— Не хотела бы я, чтобы ты… чтобы вообще кто-то принимал это служение, — сказала она наконец, и теперь уже она надолго замолкла, между тем как Эйрар не сводил с нее вопрошающих глаз. Всей Дейларне было известно, что и процветанием и самим своим основанием Дом Аргименеса был обязан именно Колодцу, этому чуду Вселенной. Он рад был бы спросить, но почтение сковывало уста, и спустя время она заговорила сама:
— Сказать, почему?
— Если желаешь, милостивая госпожа…
— Да оставишь ты когда-нибудь титулы! И как только не надоест? Вот Аурия, та… а впрочем, слушай… — И она поведала ему эту историю, сидя на нижнем брусе громадной баллисты, прислонившись спиной к поручням, кутаясь в теплый плащ от свежего морского бриза, что шевелил ее волосы, снова и снова роняя на лицо русую прядь — принцесса убирала ее, едва замечая.
— Колодец — Колодец Единорога — считают сокровищем нашей семьи. Вы, дворяне Дейларны, с завистью смотрите из-за моря и думаете, какое, должно быть, счастье обладать этим чудом, способным исцелить любую душевную рану. Но задумывались ли вы о цене умиротворения, которое он приносит? Ведь умиротворение одного может стать несчастьем другого. Некогда у меня был братик чуть постарше меня самой — славный, веселый мальчик; мы вместе росли. По обычаю нашего Дома, мы, дети, воспитывались в крестьянской семье на западе, в Скроби. Видишь ли, мы, Аргимениды, считаем, что будущие правители должны хорошо знать свой народ и его нужды. В те дни предполагалось, что я со временем выйду замуж за какого-нибудь знатного заморского государя, а для Аурии подыскивали жениха поближе, в графствах внутри страны. Она ведь должна была наследовать после братика, а Дом не желал в случае чего никаких иноземных претендентов на трон… Хотя теперь сомнительно даже, останется ли наш Дом правящим!..
…Хутор, где мы воспитывались, стоял среди чудесных зеленых холмов. Я хорошо помню, как они покатыми волнами уходили вдаль, эти холмы… Ты был когда-нибудь в Скроби? Нет?..
Крестьяне, жившие там, были нам добрыми воспитателями и во всем поступали с нами точно так же, как и со своими собственными детьми. У нас были даже обязанности! Я, например, училась ходить за коровами и доить — да, из-под этих самых пальцев брызгало в подойник теплое молоко… А мой братик вместе со жнецами вязал снопы и вместе с ними возвращался, распевая песни, домой, и пил домашний сидр у костров, которые мы жгли по ночам каждую осень…
Как же мы были тогда счастливы!.. На праздник Зимнего Солнцеворота нас обычно забирали назад во дворец. Мы уезжали по снежной дороге на санях с колокольчиками, с эскортом всадников, распевая веселые песни. Однажды нам было позволено взять с собой Бардиса. Дорогою он заметил песца, которого собаки выпугнули из чащи; Бардис вскочил на ноги в несущихся санях, выстрелил из лука и уложил его. Я помню: все вокруг было белым, на белом снегу лежал белоснежный песец, а рядом — алое пятнышко крови.
«Как красиво!» — воскликнул мой братик, но я очень обиделась, когда Бардис снял шкурку и подарил ее Бродри, а не мне. Я даже плакала потом ночью, в постели. Сейчас бы я, конечно, не стала плакать из-за таких пустяков, а тогда… хотя я думаю, дело было не столько в Бардисе, — понимаешь, я уже привыкла считать своим домом хутор, и вдруг опять оказалась в огромном, холодном дворцовом мраморном зале с его барельефами и каменными кружевами, на огромной кровати с парчовыми занавесями. И мама… она была ласкова со мной… но всегда оставалась величественной императрицей… все время такой царственной, понимаешь? Она как будто не слушала, когда я пыталась рассказать ей о хуторе. Аурия же все время надо мной издевалась, дразнила меня «принцессой Мяу» и твердила, что если я вообще выйду когда-нибудь замуж, то разве только за какого-нибудь светловолосого языческого принца из Дзика…
Эйрар сделал движение, и она спохватилась:
— Ой, да, Бродри и Бардис, я совсем забыла, ведь ты их не знаешь. Бардис был сыном наших приемных родителей. По мне, так он был куда лучше всех этих знатных придворных юнцов. Он был таким сильным и столько умел… а они годились только плясать и хихикать, да еще разливаться соловьями перед девушками, ну, знаешь, нашептывать всякую чепуху вроде «О моя красавица!..» Я-то прекрасно знала, что никакая я не красавица — обычная застенчивая девчонка, ну точно как… Бардис — он тоже погибал от смущения, попав ко двору. Аурия мне быстро указала все мои недостатки; она говорила, что у меня ножки-соломинки и ужасный крестьянский загар. Все правильно, и Бардис в самом деле подарил песцовую шкурку Бродри, а вовсе не мне.
Она доводилась ему двоюродной сестрой и жила на хуторе по соседству, так что мы часто ходили друг к другу и помогали в разных работах — и сеяли вместе, и убирали. Из всех девчонок она была моей самой близкой подругой — сколько ночей мы провели в одной кроватке бок о бок, сколькими секретами поделились! Одним из таких секретов было, что она, кажется, начала нравиться моему братику — он всегда подавал ей руку, переходя по камешкам речку, и очень уж нежно целовал, когда мы здоровались, приходя в гости. У девушек, знаешь ли, острый глаз на такие дела. Она часто говорила об этом и все обдумывала, что сказать и как поступить, если однажды он заговорит с ней о любви.
«Ведь он — наследный принц и станет когда-нибудь императором», — пугалась она, а я отвечала ей:
«Ну и что? Если ты хочешь быть с ним и стать матерью его детей, никто ведь не воспрещает. Ты же знаешь нерушимый закон нашего Дома, установленный еще королем Аргентарием: наследники не должны вступать в брак только из династических соображений. Вот и наша мама была всего лишь дочерью небогатого рыцаря Бреммери…»
«Ах, — вздыхала она и обнимала меня в темноте. — Я и сама не ведаю, чего хочу! Аргира, мне кажется, я люблю, но не знаю, кого — то ли твоего брата, то ли Бардиса… Как странно, правда?»
В этом я при всем желании не могла ей помочь. Мой братик был таким жизнерадостным и веселым, он умел читать и управляться с цифрами лучше всякого мага, он знал древние сказания… Сколько вечеров провели мы на хуторе у очага, грызя орехи и лакомясь печеными яблоками! Весь дом спал, а мы не замечали позднего часа, слушая какую-нибудь легенду, которую рассказывал братик… Да, он был во всем молодец. Нельзя было хоть раз увидеть его и не полюбить. С другой стороны, Бардис тоже был жених хоть куда. Я так завидовала Бродри! «Вот счастливейшая из девушек, — думала я.
— Такие ребята!.. А мне идти безо всякой любви замуж за какого-то иноземного принца…» Мы очень дружили, все четверо; трудно было даже подумать, чтобы кто-то выбрал кого-то и наше братство распалось.
