– Голдианцы? – предположил Кантор.
– Вряд ли. Хотя по изяществу исполнения это на них похоже. Однако у господина Дорса на данный момент нет для этого ни сил, ни средств, ни времени, не говоря уж о том, что примитивным физическим устранением меня он ничего бы не добился. Если я намереваюсь всего лишь испортить ему бизнес и политическую карьеру, то король Элмар не успокоился бы, пока не водрузил на площади Справедливости кол с его головой, даже если бы для этого пришлось пройтись по всей Голдиане огнем и мечом.
– Звучит симпатично, – прокомментировал Кантор, надеясь, что его величество продолжит свой увлекательный рассказ и хоть на некоторое время перестанет задавать вопросы.
– Кстати, – оживился король, – скажи-ка, Кантор, ты ведь знаком с господином Пуришем?
– Что за глупый вопрос, – пожал плечами мистралиец. – Сами же знаете. С чего вы вдруг о нем вспомнили?
– Видишь ли, из определенных источников стало известно, что Дорс обращался с неким деловым предложением к Факстону, Везеру и Пуришу, и мне весьма любопытно, с каким именно. Поскольку Факстон Дорса даже не выслушал, а к Везеру у меня нет подходов, я и подумал, нельзя ли как-то прощупать господина Пуриша? Какие у вас с ним были отношения в лучшие времена? Я имею в виду, до того, как он смылся, обув тебя на два миллиона?
– Хорошие, – честно ответил Кантор, поняв, что от вопросов его величества невозможно отвертеться, иначе как ответив на них. – С чего бы я держал на службе человека, с которым у меня плохие отношения? Пуриш отлично вел мои дела и воровал очень умеренно. Он вообще был умеренным во всех отношениях. Не знаю, как сейчас… К вашему сведению, он вовсе не у меня украл эти два миллиона, а у нашего правительства, поскольку мое имущество на тот момент подлежало конфискации. И если вам интересно, я на него не обижен за это, а напротив, мне было очень приятно представлять себе физиономии господ судебных исполнителей, когда они явились в банк арестовать мой счет и увидели сумму остатка… Тем более один миллион Пуриш мне потом вернул.
– Как это?
Видеть Шеллара III таким озадаченным было не менее приятно, чем представлять себе физиономии судебных исполнителей, и разговор тут же показался Кантору не таким утомительным, как вначале.
– Так. Безналичным путем.
– Ты обращался к нему? Он знает, что ты жив?
– Если точно, к нему обращался Плакса. Я подозреваю, что наш дорогой товарищ принц немножечко поколдовал над господином Пуришем, чтобы заставить его проникнуться состраданием к моей несчастной судьбе. В противном случае тот нипочем не поверил бы Плаксе на слово и не отвалил бы такую сумму. Пуриш вообще недолюбливал моего бедного ученика. А насчет меня… Полагаю, он догадывается, что я жив, но не знает, как выгляжу. Товарищ Пассионарио, наверное, наплел ему с три короба, описывая, как я ужасно пострадал, так что Пуриш, скорее всего, представляет меня примерно так же, как вы описали Ольге. Допускаю, что наутро, проспавшись и избавившись от наваждения, он поспешил в банк в надежде что-то исправить и спасти свои денежки, но обнаружил, что они уже получены. А уж мою подпись он знал хорошо и мог отличить от любой подделки. В общем, мы с Плаксой оставили нашего бедного благодетеля в полной растерянности и недоумении.
– А-а, – успокоился король, – тогда его странная щедрость становится вполне объяснимой.
– Почему? Пуриш никогда не был особо жадным. Практичным, деловым, расчетливым, но ни в коем случае не жадиной. Это всего лишь традиционный штамп – все голдианцы жмоты. На самом деле в нем не больше правды, чем в утверждении, что все мистралийцы горячие парни, а все лондрийцы – холодные высокомерные зануды. Мэтресса Стелла, между прочим, тоже голдианка, разве она жадная? Наш товарищ Торо – чистокровный мистралиец, а вывести его из обычного состояния непоколебимого спокойствия практически невозможно. Сам пробовал. В общем, не думаю, что Пуриш пожалел бы денег для несчастного меня. Просто он никогда не доверял Плаксе и такую сумму не дал бы ему в руки. Лично мне дал бы, а ему – нет. Я удовлетворил ваше любопытство?
– Частично, – вздохнул Шеллар. – Значит, ни ты, ни Орландо не подходите для установления контактов с господином Пуришем. Ты вроде как умер, а его почтенный магнат не любит и, более того, не доверяет ему. Что ж, поищем другие пути, которые всегда есть. Болван этот Факстон, должен заметить, что ему стоило выслушать заманчивое предложение, насколько все было бы проще… Опять ты загрустил, Кантор. Вспомнил милый прием у господина Дорса?
– Нет. – Мистралиец отодвинул тарелку, потянулся к кувшину с вином, потом вдруг решил наплевать на возможные последствия смешения напитков и дернуть что-нибудь покрепче. Вот, к примеру, коньяк у короля всегда отличный… Чего не скажешь о манере общаться с людьми. Ну кто его просит лезть с этими расспросами? Хуже Торо, честное слово. Тому хоть простительно, в прежней жизни у него служба была такая, а вы-то с чего, ваше величество?
«Да видишь ли, – ехидно заметил внутренний голос, – у его величества тоже была немного похожая работа».
«Заткнись, – отозвался Кантор. – Между прочим, такая игра в вопросы и ответы мне особенно противна».
– Я не настаиваю на ответе, – продолжил король, видимо, приняв возникшую паузу за желание собеседника отмолчаться. Не объяснять же ему про внутренний голос, либо за больного примет, либо заинтересуется, что гораздо страшнее… – Не хочешь, не говори. Давай о чем-нибудь другом.
– Да нет, если хотите… Просто вспомнил, как Пуриш меня уговаривал не возвращаться в Мистралию, умолял прямо. Как знал, что добром это не кончится. А я не послушал, романтик безмозглый… Всегда неприятно вспоминать о том, каким был идиотом.
– Знаю, – согласился Шеллар, печально кивнув головой. – В частности, в первую неделю весны я неоднократно вспоминал ту кольчугу, которая пять лет провалялась в шкафу, и чувствовал себя полным болваном, что было действительно крайне неприятно. Но все же не надо так себя казнить за глупый поступок, какие бы последствия он за собой ни повлек. Мы все хоть раз в жизни совершаем ошибки, за которые приходится жестоко расплачиваться, а в твоем случае можно по крайней мере довольствоваться тем, что ценой просчета не стала жизнь.
«Слышали мы это, – невесело подумал Кантор, мрачно уставившись в свой бокал. – Неоднократно нам это излагал наш друг и наставник товарищ Амарго. Это что, у вас, алхимиков, стиль мышления схожий? Или я чего-то не догоняю, и подобную глупость сказал бы мне любой человек, знающий суть вопроса?»
– Откуда вы знаете, – резко ответил Кантор, не поднимая глаз от бокала, – что мне было дороже?
