Ключ Кукольника клацнул в древнем замке, и он вошел в камеру. Два тяжелых шага, и он внутри, стук двери, хозяин Карнавала запер за собой решетку.
– Не подходи ко мне, – пробормотала она скорее от страха, чем от ненависти. – Пожалуйста, отойди.
Кукольник довольно ухмыльнулся, рассматривая слепую своим единственным здоровым глазом. Его отвратительный запах уже заполнил всю камеру. Мария сжала зубы и попятилась к дальней стене камеры подальше от Кукольника.
– Я смотрю, врачевательница хорошо поработала, – заметил он.
Мария дрожала, слепые глаза были широко открыты.
– Но ее волшебство небезгранично, – продолжал хозяин Карнавала. Голос был похож на царапанье камня по камню. Он присел на пропитанную кровью кровать. – Хотя она искусна в травах, бальзамах и порошках.
– Если ты собираешься убить меня, – заявила Мария, чувствуя прилив сил, – убивай. Я не боюсь смерти.
– Тогда ты еще большая дура, чем я думал, – бросил Кукольник. – Впрочем, я не собираюсь убивать тебя. Вот горожане – те собираются. Ведь это всегда доставляет им удовольствие.
Мария хотела спросить, что он имеет в виду, но промолчала, она не хотела попасться на удочку его душевных разговоров.
– Да и вся эта история началась с убийства, – продолжал Кукольник, выстукивая на кровавом дереве кровати какую-то простенькую мелодию. – Ты и твои друзья-идеалисты целый месяц гонялись за убийцей, но не смогли найти его, потому что искали одиночку. – Он помолчал, вытирая запачкавшуюся руку о темную ткань плаща. Он хотел произвести этими словами особенное впечатление.
– И теперь мы его нашли, – ответила Мария, стараясь говорить спокойно. – Это целый проклятый город.
– Я предупреждал тебя об этом, Мария. Это общая вина, – Кукольник подошел к Марии, схватил ее за волосы и поднял лицо так, что ее слепые глаза были обращены прямо на его гниющее лицо. – Да, Иветта, целый проклятый город. Это для них вроде спорта – необходимого для жизни спорта. Вот потому-то у ворот и собралась толпа, они мечтают об убийстве. Вот почему тебе самой нравилось работать в Совете моей помощницей. Мы – раса убийц, которая строит свои дома на могилах отцов. Если горожане не убьют тебя, то они станут убивать друг друга. В Л'Мораи начнутся беспорядки, вспыхнет гражданская война…
Не обращая внимания на боль, Мария вырвалась из его костлявых рук, и бросилась прочь. Поскользнувшись на влажном каменном полу, она упала и теперь стояла, как животное на четырех лапах, готовая бежать или вцепиться ему в горло.
– Как ты замечательно смотришься, дорогая. Мы превратили тебя в урода, а ты довела себя до того, что стала животным – недочеловеком, крысой, заразной тварью, детоубийцей. В глазах горожан Л'Мораи ты хуже чумы, ты несешь с собой заразу убийства. Даже ребенок с радостью вонзит кинжал тебе в сердце.
– Это не правда, – прорычала Мария. – Мой отец не был таким.
– Твой отец был отступником, выродком, он был уродом, – заявил Кукольник, снова приближаясь к ней. – Если бы ты не поймала его, то он бы развалил всю систему правосудия, подорвал бы устои Л'Мораи. Впрочем, его схватили с твоей помощью, судили и приговорили, он превратился бы в безвредного урода, простого артиста, скорее всего в жонглера, как ты.
Мария задрожала. Она так ясно представляла себе эту картину.
– Мы, уроды, тоже когда-то были горожанами, мы были соседями, друзьями судей и палачей.
– Да, – согласился Кукольник. – Но потом все изменилось. Вы то, что горожане больше всего ненавидят в самих себе, в вас воплощены все слабости и уродства, которые горожане боятся обнаружить в себе.
Мария снова попятилась от отвратительного Кукольника, но теперь ей некуда было бежать – она оказалась в углу камеры.
– Но зачем тогда они создали нас, если мы то, что они презирают и ненавидят?
Кукольник вздохнул, в его единственном глазу промелькнуло что-то похожее на жалость или сожаление.
– Потому что им был необходим кто-то, кого они могли бы ненавидеть. Кого они могли бы убивать. Иначе они бы возненавидели и стали бы убивать друг друга.
– Он вернулся к кровати и снова сел. – Я не стану гонять тебя по клетке. Мария покраснела от стыда.
– Если мы нужны им, то зачем они нас убивают?
– Вы отвратительны, – просто объяснил Кукольник. – Как мерзких тварей вас надо изолировать и уничтожать, также как убийц надо казнить. Если бы на вас не было татуировок, не было бы законов, запрещающих убийство уродов, горожане уничтожили бы Карнавал много лет назад.
Мария совершенно побледнела, горло ее конвульсивно дернулось.
– Я слушала достаточно.
– Нет, – сухо отозвался Кукольник. – Ты только начала слушать. Иди сюда, маленький Тидхэр, пришла пора развязать тебе уши.
***
Стрела ударила в каменную стену арены, когда Гермос карабкался вверх. Отскочив от камня, стрела впилась в руку великана. Он только прикусил губу и покрепче ухватился за веревку. К счастью, кругом толпились карлики, которые готовы были помочь ему взобраться, иначе великан мог упасть вниз прямо в руки к солдатам Л'Мораи. Следующая стрела миновала его. Он нашел новую опору для ноги, теперь Гермос был в нескольких дюймах от вершины стены, он изо всех сил подтянулся, выдохнул и почти перебросил свое длинное тело через ограду, но тут еще одна стрела успела впиться ему в бедро.
Великан вскрикнул и закачался на самой вершине, карлики затаили дыхание, но тут же, сообразив, что делать, потянули веревку, затягивая великана внутрь арены. Он упал спиной на каменный пол и громко выдохнул воздух.
Несколько мгновений он молчал, а все артисты толпились вокруг, осматривая его раненую ногу. Гермос привстал, ему не хватало дыхания, не хватало свежего воздуха. Кто-то осторожно вытащил стрелу, великан охнул от боли, но перед тем, как потерять сознание, успел прошептать:
– Я видел…, я видел мост, ведущий к свободе.
***
Кукольник шел по коридору, ведя на одной цепи Марию, а на другой Каррика. Человек тысячи ножей выглядывал в каждое окно, выходившее на улицу, и глаза его становились все больше и больше от ужаса. Небо было яростно голубым, наступило яркое ясное утро. В окно задувал холодный ветерок, и к Марии понемногу возвращалось сознание.
Кукольник кивнул стражникам, которые стояли в конце у выхода из тюремного коридора. Солдат растворил тяжелую металлическую дверь, по другую сторону ворот стояли еще солдаты, они сняли деревянный засов с ворот, и Кукольник широко распахнул их.
Каррик упал на колени.
Перед воротами толпилось огромное количество горожан, и у каждого из них в руках было оружие – сабли, пики, ножи, лопаты, топоры. Тысячи металлических лезвий блестели в лучах восходящего солнца.
