Ознакомительная версия.
Где-то далеко всходило солнце; пейзаж расцвёл жуками, да мошками, стрекозами и бабочками. Васильки жизнерадостными пятнами качались на ветру, словно пронумерованные точки из детской книжки, так и просящие соединить их в картинку. Всё было так, будто кто-то разбил банку с надписью «утро обыкновенное». Денис был рад даже этому; он косился на брата, гадая, как бы открутить у него колпачок, чтобы впустить немного этой живительной микстуры.
Макс был бледен, но двигался бойко, как кукла, которой разрешили один день побыть человеком. Ноздри жадно раздувались: пахло морем. Справа маячил небольшой отрог, где растительность приобретала жутко-коричневый оттенок, а всюду рядом были валуны, похожие на куски подтаявшего льда. Денис всматривался до рези в глазах: не получится ли проглядеть их насквозь и увидеть море? Но всё тщетно.
— Ты ещё увидишь, — пообещал Доминико, который был очень молчаливым с момента их встречи с Тенью.
Он показал вперёд, где небу грозило нечто уродливое, сложенное будто из кирпичей каменной соли и поросшее книзу мхом. Дениса захватило это зрелище: какой-то великан, наверное, обронил здесь этот маяк, как недокуренную папиросу, и ушёл прочь, ни о чём не жалея. Казалось, солнце начинается прямо оттуда, с вершины сооружения, оно прыгает в бурлящее море и, распахнув крылья, взмывает в небеса. Денис не видел солнца, но видел там, наверху, пульсирующий свет. Подобно огромным мотылькам, вокруг кружили вороны и чайки.
Мальчик взглянул на брата. О чём он думает? Рад ли окончанию пути, завершению самого бесполезного путешествия на свете? ТЕНЬ-то, вон, вовсе им не интересуется, иначе уже давно была бы здесь. Ей по вкусу сочный, разнообразный пирог этого мира, который — так подозревал Денис — скоро станет на один укус.
Однако ТЕНЬ была там, где Макс ожидал её увидеть. Значит, всё не так просто. Что-то привлекло её сюда — пусть и не его персона.
Они передвигались медленнее букашек. Мимо ветер нёс какой-то травяной мусор, семена и кузнечиков, которые, распахнув нелепые крылья, радовались новому дню.
Там, на западной стороне, по словам Доминико когда-то была деревушка, из которой раз в месяц к маяку доставляли мясо и кое-какую снедь. Там жили рыбаки и всякие страдальцы, те, кто приплыв на новую землю поняли, что она не для них. Эти бесконечные просторы, воющие по ночам волками, а к утру молчащие кое-чем похуже, жаждущие храбрых сердец. Им бы обратно, на большую землю, подальше от этих аборигенов, смотрящих на мир кверху ногами, поближе к родным, дивным распрям, к грязи городов, к воронам, смотрящим на мир человеческими глазами, к пересудам и перетолкам… Но эти бедняги бандиты, отверженные, ссыльные бродяги, без пяти минут рабы — на что они могут рассчитывать? На место на каком корабле они смеют надеяться? Только сидеть на краю дивного нового мира и греть свою трусливую душонку в ладонях.
— А что с ними стало потом? — Спросил Денис у Доминико.
— Потом — не знаю. Знаю что теперь: если они видели ЭТО, путь для этих бедолаг один — заползти в воду и отрастить жабры с плавниками. Там теперь пусто, и хибары эти стоят покинутые.
Полдень. Денис срывал и жевал травинки, колоски, горькие листья с белым соком. Иногда попадались ягоды дикого крыжовника, мелкие и настолько кислые, что мгновенно просыпаешься. Громадина маяка нависает над ними, и с ним спорить может только та громада, что позади. От неё не отражается свет. Денис слышал от отца, что свет — это частицы, которые, как множество маленьких мячиков, отскакивают от всего подряд. А то, сквозь чего они пролетают насквозь как пуля — невидимо. А то, что пожирает их, как пожирает всё к чему прикоснётся — есть ЧЁРНАЯ ДЫРА. Или ТЕНЬ, ПОРЧА, КОРЬ, как называют её сиу. Чёрная, как сама чернота. Она и есть сама чернота. Противостояние болезненной белизны маяка и громады ТЕНИ казалось Денису чем-то пугающим.
— У меня здесь был огород, — обронил Доминико. Они шли между двух расчищенных, относительно ровных площадок, огороженных наполовину врытыми в землю камнями. — Когда-то здесь росли томаты, кукуруза, ярко-оранжевые тыквы, похожие на головы младенцев.
Теперь же не осталось ничего. Жухлая земля, на которой не росло даже сорняков, напоминала чью-то содранную шкуру. Пугало ещё стояло, однако головы у него не было. Под дырявыми лохмотьями виднелось заброшенное осиное гнездо. Неглубокий каменный колодец, использовавшийся когда-то для сбора дождевой воды, наискось пересекала трещина. По краям, будто насмешка могучей солёной воды над маленькой пресной водицей, блестела корочка соли.
Дети и Доминико пробирались теперь вдоль стены маяка. Окон не было. Дорожка буйно поросла крапивой. Непохоже, чтобы здесь кто-нибудь жил.
Слегка пришедший в себя Максим и Доминико углубились в воспоминания. Они спрашивали друг друга: а помнишь… а помнишь… как ты на меня первый раз вытаращился? Ты знать не знал, откуда в твоей башне мог взяться мокрый мальчишка в насквозь просаленных обносках. Ты меня ещё Христом назвал. Ну разве не смешно?
— А помнишь, как ты таскал мне воду?
— А помнишь, как я настолько оголодал, что съел все семечки от тыквы, что сушились у тебя на окне, хотя кладовые были до отказу забиты едой?
— Я этого не видел. Как раз отходил к Господу… может, я потому и остался на земле, что ты набивал себе брюхо, пока я умирал? Не мог подержать старика за руку…
Оба они были рады оказаться в знакомых местах — родных для одного и полных воспоминаний для другого. Денис помалкивал, глазея по сторонам: всё, что заставляло его забыть о чёрной громадине за спиной, удостаивалось самого пристального взгляда. Вот блестит на камнях, составляющих маяк, влага. Вот паук сосредоточенно плетёт свою паутину. Вот… о боже, что это?
Море. Огромные, необъятные пространства уплывали к горизонту, где становились невесомой дымкой. Денис достаточно насмотрелся на Выборгский залив, но с первого взгляда было ясно, что это совсем не одно и то же. Вся вода залива была бы в этих водных массивах лишь каплей.
— Круто, — прошептал он. Впрочем, никто не слушал. В этом, наверное, весь смысл бесконечной воды: ты говоришь, а ей всё равно. Ты думаешь, а твои мысли опускаются на дно, не оставив даже пузырьков. Ты лежишь, на песке ли, на земле, на мелкой ли гальке, и улыбаешься во весь рот. И в этот момент понимаешь, что только так и нужно с морем общаться.
Каким-то парадоксальным образом Денис вдруг уверился, что уже видел море раньше, много-много раз. Просто не знал, что оно — это оно. Он смотрел наверх, видел барашки волн, набегающие на горизонт или на пурпурные крыши домиков родного города, и легкомысленно бежал дальше играть с Митяем или с кем-то ещё из приятелей.
Ознакомительная версия.
