Конунг моросов Абдиррахман трижды пытался дать викингам бой. И каждый раз победа оставалась за северянами. Не будь Бетис в тех местах такой мелкой, Гастинг, на радость христианам Виго и Порту, взял бы и Кордобу. Но в сердце моросских земель вождь вольных мореходов не решился отходить далеко от драккаров и, приняв от кордовского владыки подношения на восемьсот мер серебра, приказал своей ватаге отступить к морю.
Когда прозвучал приказ к отступлению, возмущению Брегондо не было предела. Поразить богомерзких моросов в самое сердце, окунуть в чан с кипящей смолой их надменного эмира – вот чего жаждал неутомимый воевода галисийского Виго. А до этого самого сердца оставалось всего полдня пути!
– Ты струсил, Гастинг! – бушевал галисиец.
– Как говорит наш Стейн Кнутнев: в пиршественных чертогах Одина нет особого стола для дураков, – примирительно усмехнулся сын Снорри. – Мы набили свои сундуки золотом. Мы уходим. Ты тоже можешь уйти. Ты овеял свое имя Славой. Если хочешь, я поделюсь с тобой добычей, но тебе не удастся прельстить меня смертью в бою во имя чужого мне бога Хесуса против столь же чужого бога Яллы. Наши драккары уходят на юг к Ньорва Зунду.[215] Если хочешь, можешь идти с нами. Если нет… ты был достойным соратником. И я скажу тебе вот что: я не хотел бы оказаться против тебя на бранном поле!
Слова сына Снорри утихомирили Брегондо, но не вразумили его. На следующее утро галисийцы двинулись на приступ Кордобы, из-под стен которой они никогда не вернулись в родную Галисию.
А Хрольф, отправив на Бирку еще десяток кнорров с добычей, повел ватагу на южные берега Срединного моря, где шёрёверны взяли приступом город Накхор и вновь перебили множество моросов. Затем его драккары наведались на Балеарские и Питиусские острова, грабили на Форментерре, Майорке и Менорке.
Опустошив Менорку, Гастинг собрал Большой Тинг. Кричали долго. До хрипоты. До хватания за опоясные ножи. Решали, куда идти: вперед на восток или назад на запад. Хейаннир[216] был уже на исходе. Все кнорры с добычей давно ушли на север. От награбленного добра, которое не поместилось на грузовые ладьи, драккары сидели в воде так низко, что в хорошую бурю могли и потонуть. Среди шёрёвернов было много раненых, чьи язвы не позволяли им сражаться с былой мощью. Многие шеппари и форинги требовали вернуться хотя бы в Бордо или на остров Камарга на Роне.
Однако к востоку от Менорки лежали неизведанные северянами земли. Где-то там, в городе Рома, жил самый старший слуга Мертвого Бога – Поуп,[217] которому все эвеки франков и других племен, почитавших Йоксу-Хесуса, слали дань серебром и золотом. Если эвек Роуена был так несметно богат, то как же тогда бездонна казна этого самого Поупа?!
Словом, было от чего драть глотки.
– Да поймите же вы, наконец, – багровел от крика Гастинг. – Все земли, омываемые морями, должны увидеть нашу Славу. Многие тысячи уже пали от наших мечей. Но всякий воин Одина, достигнув одной цели, стремится к другой. Однако я не хочу чтобы вы воевали до конца своих дней! Слышите?! Я хочу сделать так, чтобы все народы сами приносили нам дань! Если мы сделаем Поупом одного из нас, если мы посадим конунгом Ромы… – морской ярл вопросительно посмотрел на Волькшу, ибо не знал более мудрого и достойного человека, но тот мрачно покачал головой, изгоняя из Хрольфа саму мысль произносить имя Каменного Кулака, после чего племянник Неистового Эрланда прикусил ус, однако продолжил: – …хотя бы того же Бьёрна Иернсида,[218] наша слава разнесется по всему свету. Вы до конца своих дней не будете браться ни за весла, ни за билы. И дети ваши всю жизнь будут есть на золотых блюдах самых жирных свиней, пока их животы не лопнут от сытости! Это ли не достойная судьба воинов Одина?! Скажи свое слово, Кнутнев! Ну скажи им уже!
Многотысячная толпа шёрёвернов медленно затихала, точно дубовая роща, над которой только отгремела гроза. Кое-где еще колыхались ветви и трепетала листва, но безмолвие медленно обступало могучие деревья. Вся русь, шеппари, хольды и берсерки взирали на Стейна Кнутнева. За прошедшие дни никто не забыл, что Ишбилья пала только благодаря ему. Не проскользни Варг в створки крепостных ворот, осада города могла бы затянуться на долгие месяцы. И кто после такого подвига посмеет утверждать, что в щуплом теле этого ратаря не живет сам владыка Тюр?!
Волькша молчал. Еще несколько мгновений назад он был готов отдать свое слово за возвращение на Бирку.
Бирка…
Эрна…
Ятва…
Готтин и Зильберт…
Урсула…
Дети…
Дом…
Бесконечное счастье…
Впрочем, не такое уж и бесконечное. Придет новая весна, и вновь Гастинг начнет игриво намекать на Восточный поход, которого, покуда Волкан жив, никогда не будет! Во имя Годины и Ятвы, Торха и Ласти, всех его братьев и сестер, всех сродников и соседей, ВОСТОЧНОГО ПОХОДА НИКОГДА НЕ ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ! Ибо это его Стезя! Именно на это Служение его и помазал при рождении седой Перун, отрядив на путь Синеуса Трувора.
Однако в раже тинга Хрольф сказал слова, которые зажгли в душе Годиновича яркое пламя надежды. «Я не хочу, чтобы вы воевали до конца своих дней! Я хочу, чтобы все народы сами приносили нам дань!» – прокричал Гастинг. Все земли западнее Вислы, кроме тех, что принадлежали варягам и моросам, платили Поупу десятину со своих прибытков. Это много, очень много золота без всякой крови. И если силой варяжских мечей сделать одного из них, хотя бы того же Олькшу, конунгом Ромы и Поупом, первейшим среди галдерей Йоксы, то, может статься, тогда алчность шёрёвернов погрузится в сон обожравшейся собаки. И тогда мир и покой снизойдет на морские берега. И тогда он, Волькша, сможет, наконец, обзавестись горшечным кругом, а может, даже и кузницей…
«О Велес, отец мудрости и господин всех волхвов, помоги! Вразуми! Покажи правильный путь!» – молил Волькша, смежив веки.
– Что ты молчишь, Кнутнев? – окрикнул его Рангарлинг, один из сыновей свейского конунга.
Годинович открыл глаза и увидел большую морскую птицу, которая летела на восток. Птица о чем-то кричала своим спутницам, которые никак не могли ее догнать. Морской орел взлетал все выше и выше, все стремительнее уносился туда, где лежал неведомый город Рома.
– Я говорю за Рому! – возвысил свой голос Стейн Кнутнев. – Пусть он падет под нашими билами и пусть Поупом станет один из нас!
Толпа восторженно заголосила. Даже те, кто еще совсем недавно драл глотку за возвращение, призывали не мешкать и выходить в море с ближайшим приливом.
В это время морская птица, сложив крылья, понеслась к воде, нырнула и вновь взлетела над волнами, оглашая водный простор жалобным криком. Ее нырок не принес ей добычи… Но ни один человек, кроме Волькши, этого не видел…
