— Значит, вы простили Лёффу седло, натертое чешуйником? — отомстил мне за обидный возглас Гонзаго.
— Лёфф! — в мстительном прозрении воскликнул я. Обида обожгла героическое сердце. Ведь я! ходил по лесу со спущенными штанами!
— Открой вон тот шкаф, — попросил он, переждав мое негодование. — Нижний ящик… Возьми средний ларец.
Я выполнил просьбу.
— В нем деньги, — пояснил Гонзаго.
Затем он вынул из поясного кошеля рубиновый медальон. Должно тот самый, за утерю которого меня бранила Бона.
— Забери, теперь это твое, — старик протянул украшение.
Верно то как! Попал коготок в дерьмо — вся птичка в экскрементах! И как говорится — без комментариев!
Я принял медальон из рук Гонзаго, а вместе с ним и официальные обязанности владельца Эль Гураба.
— Это не все, — Гонзаго подошел ко мне почти вплотную. Морщинистая щека вновь дернулась в тике.
В ожидании смотрю на него. Цена вопроса!
— Валери, — негромко, с нажимом произнес он. — Род Гонзаго не должен пресечься из-за нелепой случайности.
Что ж это деется в три девятом королевстве, — чуть не воскликнул я от прозрения хитрости закрученной интриги. Производителем меня еще никуда не приглашали.
— Не могу этого обещать, — честно усомнился я в успехе мероприятия. Достаточно было вспомнить лицо несчастной при нашей встрече в вестибюле.
— Мне не нужно твое обещание, — вскипел старый граф.
— Чинить насилие над женщиной считаю последним занятием для мужика, — попытался я по-хорошему убедить старикана в невозможности выполнения последней просьбы.
— Понадобится, возьмешь и силой! — "успокоил" меня Гонзаго.
— Нет, — наотрез отказался я.
— Попробую объяснить, — сдерживая гнев, отступился старик от моего упрямства. — Высший Имперский суд, выдвигает против Лехандро обвинения в нарушении долга и клятвы вассала. В Близзене кормления[50] раздаются императором. Поскольку земель в империи мало, а кандидатов на императорские лены сотни исход дела можно считать предрешенным. В Эль Гураб император назначит нового ленника, возможно среднего Облберна, а самого Лехандро ушлет в ссылку в пограничный гарнизон. Это если Лехандро выздоровеет и предстанет перед судом. Не предстанет — по истечению года, его супруге, Валери Гонзаго прикажут покинуть Близзен и перебраться к родне, сосланной монаршей немилостью на проживание в Сванскую марку или до выяснения обстоятельств дела перевезут жить на нищенскую пенсию в столицу, в район Вдов. До Эль Гураба, мне нет ни какого дела. Не мои деньги, лен оставался бы такой же дырой, как и прочие императорские лены. Меня волнует судьба Капагона. После суда я не смогу передать владения сыну. С его же смертью пресечется фамильная линия наследования. Рождение детей необходимо Валери, что бы не остаться без крыши над головой. Но её дети необходимы и мне — передать права на мои земли. Земли Капагона.
Ситуация скажем прямо…
— Я посмотрю, что можно сделать, — воздержался от обещаний я.
Гонзаго, с упреком и печалью, посмотрел на меня.
— Валери не просто моя невестка. Она урожденная Веллетри. С её покойным отцом мы были друзьями и соратниками. И если я говорю, она должна родить, то так и произойдет! Ты понял?
Я хотел возразить, посоветовав, поинтересоваться у самой Валери хочет ли она иметь детей от горячо нелюбимого мужа. Но Гонзаго не да мне и раскрыть рта.
— Ступай и выполняй. После чего можешь считать себя свободным.
Спорить со стариком бесполезно и вредно. На этот раз кутузкой дело могло и не кончиться.
— Прежде чем расстаться на столь дружественной ноте…, — перешел я на деловой тон. Мне ли забывать своего лейтенанта! — Есть один шкурный момент.
— Слушаю, — отозвался Гонзаго. Он был готов принять к рассмотрению мои условия. Разумные конечно.
— Мне необходимы поручительства для капитанского патента идальго Тибо Маршалси.
— Хорошо, я отпишу епископу в Галле, — без проволочек согласился Гонзаго. — Он все устроит. Покинете Эль Гураб, навестите его.
В ответ на мой благодарный поклон, Гонзаго позвонил в колокольчик. Старый знакомый Сильвер распахнул двери на выход.
— Проводи сеньора. И попроси ко мне сеньору Валери и сеньору Эберж. Я хочу поговорить с каждой перед их отъездом.
Разговаривал он с ними не долго. Обе вернулись от старика взволнованными и нервными. Обе одарили меня взглядами, коими удостаивают в зоопарке коммодского варана. Смесь брезгливости, неприязни и опаски.
На этом наше гостевание в Капагоне закончилось. После скромного обеда, первое, второе и компот, мы отправились в обратный путь. На сей раз, я поехал верхом. Югоне тоже. Валери и Бона не изменили этикету и остались верны карете.
Над изумрудной зеленью леса высокая золотая волна солнца. Провожая, в небе, торжественно чертят круги пара орлов. Держусь в седле с видом принца крови. Позади гремит колесами обоз с бабами и казной, впереди, за лесом и небом, Эль Гураб — вотчина и кормление. Живите и радуйтесь сеньоры! Живите и радуйтесь! Так нет же! В узком месте, где болотце припирает дорогу к столетним соснам, нас остановили два десятка отчаянных молодцов презревших честный труд. Возглавляли разбойную операцию три богатыря: красномордый и криворотый мужчина, облаченный в охотничий костюм, мелко мастный пигмей в дорогом парчовом камзоле и угрюмый рубака со шрамом от уха до подбородка.
— Ренескюр! — окликнул криворотого Альвар, ехавший, как и положено начальнику охраны метрах в десяти впереди.
— Он самый, юноша, он самый, — откликнулся барон. — Что поделать, мир тесен, — и засмеялся, натужно и неискренне.
Охотнички за головами, — невесело подумал я, приглядываясь к решительно настроенному противнику.
— В чем дело? — спросила меня Югоне, весь путь державшаяся со мной стремя в стремя.
— Маленькие дорожные неприятности, — уведомил я путешественницу, за дорогу своими рассказами привившую мне стойкую аллергию к жителям Хейма.
— Граф Гонзаго! — ликующе воскликнул Ренескюр, словно только меня узрел. — Давненько с вами не встречался. Что же вы прячетесь от старого знакомого?
— Я не прячусь Ренескюр, — не согласился я, подъезжая поближе к троице. — Я размышляю, что вы тут делаете.
— Не догадываетесь?
— Представьте, нет!
— Туго соображаете!!! — расхохотался Ренескюр, указывая на меня арапником. Смотрите, други, эдакий болван!
— Вы говорите от своего лица или от лица присутствующих? — спросил я весельчака, медленно сокращая разделяющее нас расстояние.
— От себя лично, — заверил Ренескюр.
