пока, Аполлон, — устало и раздраженно сказал первый. — Пока хоть немного не уляжется эта суматоха.
— Знаю и помню, — ответил второй. Не менее усталый и раздраженный. — Но дело не терпит. Этот мальчишка…
— Что тебе с него?
— Я не люблю, когда дело не доделано. Что-то в нем было. Что-то или кто-то. С ним или в нем. Я не разглядел. А сейчас это тревожит меня. Тревожит, Гермес!
— Твои предчувствия стоит принимать во внимание, — медленно сказал первый. Потер пальцами лицо. — Тот Египетский просит о встрече, — ни к селу ни к городу сказал он. — В Александрии вспыхнул храм Юпитера. Ты ожидал этого?
Аполлон покачал головой.
— Нет. Я ничего не ожидал. Думал, что это будет проще. Папочка наделал слишком много дел…
— А где либрис?
Аполлон скривился.
— Эти… постановили, что пока его никто не может взять. Так что либрис у Гефеста. Который сверлит меня своим единственным глазом… и отказывается встречаться.
Гермес покачал головой.
— Естественно, он все понял. Да уж, положение. Но обратного пути нет. Я буду успокаивать египтян, ты давай успокаивай Олимп. А что касается мальчишки…
Он наклонился, поднял кусочек глины. Раскатал его в ладонях в тугой шарик, вынул стило, аккуратно нацарапал на поверхности пять витиеватых значков. Снова покатал.
— Вот, возьми. Трюк простой, но действенный. Вспомни этого парня — ты же его видел, и вспоминая — катай в ладонях арцет. Потом пропусти через жертвенный огонь и отдай кому-нибудь из людей. Он будет катиться в сторону мальчишки — где бы тот ни находился.
Аполлон взял в руки шарик, усмехнулся.
— Сколь многому надо еще учиться…
Покатал кусочек глины в ладонях, мыслями же был далеко.
— Из отца посыпался арнум…
Гермес скривился.
— Да, это было… неожиданно. Но хотя бы понятно, почему так плохо подействовало зелье Гекаты. Он, значит, всегда носил его с собой — на всякий случай. Эх… Было бы время — я бы его собрал. Он бы мне пригодился…
— Надеюсь, — медленно сказал Аполлон, — что его никто не собрал и он так и остался там, в песке. И уже растворился в нем.
— Ну, это уже паранойя, — улыбнулся Гермес. — Смертный не может до такого додуматься. Что там у озера?
— Собрание. Посейдон неистовствует. Аид… он все понял. На твоем месте я бы не встречался с ним. По крайней мере — в ближайшее время.
Гермес поежился.
— А Гера и ее банда?
— Сохраняют полное спокойствие. Смотрят, слушают и что-то там промеж себя шушукаются. Сегодня я встречаюсь с Афиной.
— Угум. А остальные?
— Остальные — как и ожидалось. Вот только Геркулес…
— Что Геркулес? Оторвался от своих упражнений?
Аполлон махнул рукой.
— Ничего. Тревожно мне, — снова пожаловался он. — Спасибо за арцет.
Боги не уходят и не исчезают. Они просто появляются в другом месте.
* * *
Шилан смотрела на него. Не так, как обычно. Это пугало, и Азрик заплакал еще сильнее, хотя и понимал, какой это позор — плакать при женщинах.
Среди спасшихся была его маленькая сестра Гювенд, она бросилась к нему, сильно обняла, тоже заплакала, повторяя быстро:
— Мама. Мамочка. Мама…
— Гювенд, отойди от него, — сказала Шилан.
— Почему!
— Человек спрашивал, где Азрик. Его искали. Из-за него всех нас убили.
Чьи-то руки оттащили от Азрика сестру. Та заплакала в голос, но быстро осеклась.
— Я… — глотая слезы, начал Азрик. — Я просто…
— Молчи, — сурово сказала Шилан. — Ничего не хочу знать! Иначе проклятие перейдет на нас!
Остатки его семьи столпились за ее спиной. Подальше от Азрика.
— Уходи! — сказала Шилан. За ее спиной зашептались, громко всхлипнула Гювенд.
— Молчите! — зашипела на них тетка. — Передо мной сын Измана и Фато! Боги не дали мне детей. Он мне был как сын и никто не может обвинить меня в нелюбви к нему! Никто! И сейчас мое сердце обливается кровью! Но на нем проклятие, и это сказала не я! Это сказал дедушка Хор!
— Он сказал совсем другое! Он сказал «Бедный Азрик»!
Шилан выпрямилась. Было видно, насколько тяжело ей это дается.
— Это одно и то же, — тихо сказала она. — Что-то произошло. Дедушка Хор встал, заплакал и сказал это. А потом они пришлии всех убили.
Азрик с огромным трудом овладел собой.
— У меня Папсуккаль… Папс. Я должен его вернуть, он же оберегает семью…
— Семьи больше нет, — устало сказала Шилан. — И он не уберег нас. Ты унес его.
— Но папа и мужчины… они же вернутся!
— Куда им возвращаться? Никто не знает, где они и когда вернутся… Мужчины!
Тетка тряхнула головой.
— Ладно. Сейчас мы должны… — ее взгляд упал на Азрика. — Тебе надо уходить, милый, — тихо, совсем другим голосом сказала она. — Они вернутся за тобой. Тебе надо бежать!
— Куда бежать?
— Не знаю. И не говори мне, куда ты пойдешь, чтобы я не могла рассказать об этом тем, кто за тобой гонится. Папс… бери его с собой. Он ведь был с тобой, когда все произошло. Чтобы это ни было — он разделил с тобой это проклятие.
Азрик изо всех сил пытался сдержать слезы.
— Наши козы… я оставил их в овраге. Там, где вы вчера собирали можжевельник.
Тетка кивнула.
— Гювенд, дай ему лепешку из тех, что мы собрали. Только не касайся его. Пожалуйста.
Его маленькая сестра завязала в чистую тряпочку две лепешки, вызывающе посмотрела на тетку — та отвела взгляд. Из глаз Гювенд лились слезы. Азрик принял, прошептал ей:
— Держись, дочь Измана и Фато! Держись, сестра!
Из его глаз тоже текло. Он собрался с духом, встал и поклонился — сначала своей семье, которая перестала быть его семьей, потом — разоренной стоянке за холмами. Повернулся и пошел прочь.
За его спиной тихо всхлипнула маленькая Гювенд. На нее никто не шикал.
Аполлинору было плохо. Уже четыре дня в этих горах. Он опоздал на встречу, на которую нельзя было опаздывать, он не поймал того, кого надо было поймать. Куртии словно растворились в траве — поздним утром они нашли овраг, в котором собрались уцелевшие, и все — их следы терялись. Одни говорили, что они ушли на север, другие, что на юг, можно было спорить до хрипоты, но ни к чему это не приводило. Чернозубый требовал — да-да, требовал, не просил — денег для найма еще пары десятков человек, чтобы проверить все направления.
А у Аполлинора разболелась голова. Ему хотелось домой.
Чернозубый снова торчал рядом, когда он устанавливал треножник, клал на его чашу тщательно подготовленные дрова и поливал их маслом. Масла, кстати, осталось
