только с жителями Десяти Городов, предлагая шкуры и хорошее мясо в обмен на более прочные материалы, привезенные с юга, чтобы они могли построить себе более постоянные дома?
В давно минувшие дни, до того как цивилизация забралась так далеко на север, варвары отказывались разговаривать или даже принимать кого-либо еще в Долине Ледяного Ветра, а различные племена часто объединялись с единственной целью - изгнать незваных гостей. В те давние времена любые пришлые неизбежно становились конкурентами в борьбе за скудную пищу и другие скудные запасы, поэтому ксенофобия была необходима для выживания.
Жители Десяти Городов, с их передовой техникой рыболовства и богатой торговлей с Лусканом, не соперники варварам - большинство из них, я полагаю, никогда не ели оленину. И все же традиция требует от варваров, чтобы они не дружили с этими людьми, и, более того, часто воевали с ними.
Традиция.
Какую тяжесть несет в себе это слово! Какой силой оно обладает! Как оно укореняется в нас и дает нам надежду на то, что мы есть благодаря тому, кем мы были, но так же оно разрушает и отрицает перемены.
Я никогда не стану притворяться, что понимаю другой народ настолько хорошо, чтобы требовать от него изменить свои традиции, но как глупо, на мой взгляд, упорно и непреклонно придерживаться этих нравов и укладов, не обращая внимания на любые изменения, происходящие в окружающем нас мире.
Ибо мир этот изменчив, он движим прогрессом технологий и магии, подъемом и упадком населения, даже смешением рас, как в сообществах полуэльфов. Мир не статичен, и если корни наших представлений, традиции, остаются статичными, то мы обречены на разрушительную догму, говорю я.
И тогда мы попадаем на темное лезвие этого обоюдоострого меча.
Что видит Вульфгар, когда оглядывает тундру, когда его кристально-голубые глаза смотрят через темную равнину на точки света, обозначающие костры лагеря его народа?
Смотрит ли он на прошлое, возможно, с желанием вернуться в то место с теми же путями? Смотрит ли он на настоящее, сравнивая то, чему он научился со мной и Бренором, с теми суровыми уроками жизни среди его соплеменников-кочевников?
Или Вульфгар видит будущее, потенциал для перемен, для того, чтобы принести новые и лучшие пути своему народу?
Я бы предположил, что понемногу из всех трёх. Я подозреваю, что в Вульфгаре есть неспокойствие, огонь, кипящий за этими голубыми глазами. Он сражается с такой страстью! Отчасти это происходит от его воспитания среди свирепых соплеменников, от военных игр варварских мальчишек, часто кровавых, иногда даже смертельных. Отчасти эта страсть к битве проистекает из внутреннего смятения Вульфгара, разочарования, которое он должен испытывать, когда сопоставляет свои уроки, полученные от моих рук и рук Бренора, с теми, что он приобрел за годы жизни среди своего народа.
Люди Вульфгара вторглись в Десять Городов, ворвались с безжалостной яростью, готовые без разбора уничтожить любого, кто встанет на их пути. Как Вульфгар совместит эту правду с тем, что Бренор Боевой Молот не дал ему умереть на поле боя, что дворф спас его, хотя он и пытался убить Бренора в бою (хотя глупый юноша совершил ошибку, ударив Бренора по голове!)? Как Вульфгар совместит любовь, которую проявил к нему Бренор, с его прежними представлениями о дворфах как о ненавистных, безжалостных врагах? Ведь именно так варвары из Долины Ледяного Ветра наверняка воспринимают дворфов - ложь, которую они увековечивают между собой, чтобы оправдать свои убийственные набеги. Это не так уж отличается от лжи, которую дроу говорят себе, чтобы оправдать свою ненависть ко всем, кто не является дроу.
Но теперь Вульфгар столкнулся с правдой о Бреноре и дворфах. Безвозвратно. Он должен сопоставить это личное откровение со всеми "истинами", на изучение которых он потратил годы своего детства. Он должен признать, что то, что говорили ему родители и все старейшины племени, было ложью. Из личного опыта я знаю, что примириться с этим нелегко. Ведь это значит признать, что большая часть твоей собственной жизни была не более чем ложью, что большая часть того, что делает тебя тем, кто ты есть, ошибочна. Я рано осознал пороки Мензоберранзана, потому что его учения противоречили логике и шли вразрез с тем, что было в моем сердце. И хотя эти ошибки были до боли очевидны, те первые шаги, которые вывели меня за пределы моей родины, были нелегкими.
Ошибки варваров из Долины Ледяного Ветра меркнут по сравнению с ошибками дроу, и поэтому шаги, которые Вульфгар должен эмоционально сделать вдали от своего народа, я боюсь, будут еще более трудными. В путях варваров гораздо больше правды, больше оправдания их действиям, какими бы воинственными они ни были, но на сильные, но болезненно молодые плечи Вульфгара ложится обязанность отличить пути своего народа от путей его новых друзей, принять сострадание и одобрение поверх прочных стен предрассудков, в которых прошла вся его юность.
Я не завидую его задачам, стоящим перед ним, растерянности, разочарованию.
Хорошо, что он сражается каждый день - я только молюсь, чтобы в слепом припадке, разыгрывая это разочарование, мой товарищ по спаррингу не снёс голову с моих плеч.
Я молюсь о том, чтобы из мира никогда не исчезли драконы. Я говорю это со всей искренностью, хотя и сыграл свою роль в гибели одного великого змея. Ибо дракон - это квинтэссенция врага, величайший враг, непобедимое воплощение разрушения. Дракон, превыше всех других существ, даже демонов и дьяволов, вызывает образы мрачного величия, величайшего зверя, свернувшегося калачиком на величайшем кладе сокровищ. Они - высшее испытание для героя и высший страх для ребенка. Они старше эльфов и более сродни земле, чем дворфы. Великие драконы - это сверхъестественный зверь, основной элемент зверя, та самая темная часть нашего воображения.
Волшебники не могут рассказать об их происхождении, хотя верят, что великий волшебник, бог волшебников, должен был сыграть какую-то роль в первом порождении зверя. У эльфов с их длинными преданиями, объясняющими создание каждого аспекта мира, есть много древних историй о происхождении драконов, но они признаются в частном порядке, что на самом деле понятия не имеют, как драконы появились на свет.
Моя собственная вера более проста и в то же время более сложна. Я считаю, что драконы появились в мире сразу после зарождения первой разумной расы. Я не приписываю их создание какому-либо богу волшебников, но, скорее, самой простой фантазии, порожденной невиданными страхами тех первых разумных смертных.
Мы создаем драконов, как и богов, потому что они нам нужны, потому что где-то
