А я все-таки не один такой умелец, наверняка есть ребята и посмышленее. Я же просто в нужном месте в нужное время оказался.
Или, напротив, в ненужное время в неподходящем месте, это с какой стороны на ситуацию посмотреть.
Как бы там ни было, вестовой не прибыл, а если и прибыл, то уже слишком поздно.
Германцы появились раньше.
Глава 4
Как устроить безумную мясорубку на ровном месте? Если хотите узнать, поинтересуйтесь у нашего командования. И у их командования тоже поинтересуйтесь, потому что военное начальство мыслит одинаково. Из-за эфемерного приза в виде подбитого танка и секретных технологий, которыми мы хотели завладеть, и которые они хотели защитить, на смерть были отправлены сотни людей.
Может быть, тысячи, еще ведь даже не вечер.
Видимо, германцы понимали, что с нашей стороны это чистой воды авантюра, что атаковали мы малыми силами, резерва у нас нет и долго держаться мы не сможем, потому решили обойтись без артподготовки, дабы не разрушать свои собственные позиции, на которых, быть может, им еще следующие полгода сидеть, и сразу бросили в бой пехоту.
Много пехоты. Мне даже в какой-то момент показалось, что они выгребли для этой волны весь личный состав, включая поваров, интендантов и прочих небоевых. И у них могло бы получиться взять нас с наскока, если бы не Андрюша.
При всех своих недостатках, любви к карточным играм и юношескому максимализму, он был настоящим оружием массового поражения, и наш фланг удержался только потому, что он сжег большую часть наступающих тремя огненными валами подряд. А я уже потом добил молниями тех, кто остался.
Наверное, следует пояснить, что я имел в виду, когда говорил о четырех минутах боя. Это чистое время, как в хоккее, и это чистое время интенсивного боя с использованием массово поражающих способностей, а не беготня по полю с пулянием разрядами по одиночным мишеням.
Андрюшино время гораздо больше, но я уже говорил, что у нас разные способности. Он — манипулятор, он не сможет создать даже простенький фаербол, если рядом не будет источника открытого огня, потому что у него нет запаса внутреннего пламени, как у классического пироманта. Или запаса электричества, как у меня.
Боевое время классического пироманта, кстати, тоже считанными минутами измеряется. Другой вопрос, что за эти несколько минут некоторые могут выжечь дотла целый город.
Но даже у Андрюши существовал предел возможного, поэтому к началу второй волны атаки он сдулся. Сознания, как Петр часом ранее, он не потерял, и тут же схватился за трофейную винтовку, посылая во врага пулю за пулей, но присутствие одного лишнего стрелка на поле боя уже ничего не решало.
Я несколько раз запускал грозовой шквал, а потом перешел на цепь молний, менее требовательную к ресурсами, и мы не позволили германцам продвинуться на нашем фланге, но это тоже уже ничего не решало, потому что они продавили центр и противоположный фланг, где нас не было.
В траншеях закипела рукопашная, явив один из самых отвратительных ликов войны, когда не помогает ни выучка, ни дисциплина, когда не остается места тактике, и даже твои собственные боевые способности практически ни на что не влияют, потому что ты не можешь контролировать все вокруг и полностью себя обезопасить.
Ультимативного оружия нет даже у нас, аристократов. И если бы оно и было, то как его применить в этом хаосе, где свои перемешались с чужими, где враг может навалиться на тебя с любой стороны, где случайная пуля только и ждет случая, чтобы оборвать твою жизнь?
Я всегда восхищался доблестью пехоты, что нашей, что вражеской, способной идти вперед несмотря ни на что. Мины, шквальный огонь, силы, над которыми они не властны.
Доблесть, граничащая с безумством.
Не знаю, скольких я убил в тот день. В отличие от некоторых моих однокашников, я никогда не старался следить за подобной статистикой, да и никакого смысла в ней не было. Разве что можно было похвалиться в салоне, впечатляя этими цифрами гражданских. Впрочем, я подозреваю, что в большинстве таких случаев эти цифры просто берутся с потолка, проверить-то их все равно никак невозможно.
Сквозь шум сражения я услышал их резкие выкрики, разглядел в дыму и пламени их форму. Они были уже рядом, и я схватился за свой наган.
Семь пуль кончились удивительно быстро.
Перезарядить я уже не успевал, поэтому застрелил бегущего ко мне здоровяка из «дэрринджера», опустошив сразу оба ствола. Наклонился, чтобы поднять валяющийся под ногами «маузер», и тут кто-то навалился мне на плечи. Рефлекторно, я ударил его разрядом, и дымящееся тело отбросило к другому краю траншеи. Но мои запасы были уже на исходе. А если уж быть предельно точным, то мои запасы кончились. Я израсходовал все на этот последний удар, и теперь не смог бы создать молнию, даже чтобы прибить какого-нибудь жука или таракана.
А враги, разумеется, не кончались. Им крайне важно было удержать линию фронта, они знали цену и были готовы платить.
Следующего германца я принял на нож. Всадил лезвие ему в левый бок, под ребра, и повторил процедуру несколько раз, для большей доходчивости. Схватил винтовку, выпавшую из его рук, пристрелил еще двоих, и тут мне самому прилетело.
пуля попала в колено, и нога сразу же перестала меня держать. Я рухнул на грязную, уже пропитавшуюся кровью землю.
Боли я не чувствовал, я знал, что она придет чуть позже, и тогда уже никуда от нее не денешься. И если меня вовремя не доставят к полковому целителю, я на всю жизнь останусь хромым, потому как я видел, что пуля раздробила коленную чашечку.
Правда, шансы на продолжительную жизнь у меня были минимальными и таяли с каждым мигом.
Мы теряли позицию.
Германцев вокруг становилось все больше. Я дотянулся до винтовки, снял еще одного, но это уже неточно, потому что голова у меня кружилась и перед глазами все плыло. А потом несколько человек спрыгнули в траншею, на дне которой я лежал, и чьи-то ноги прошлись по всему моему телу, и в этот момент как раз пришла боль в колене, но длилась она недолго, ровно до тех пор, пока чей-то милосердный ботинок не наступил мне на голову.
* * *
Я лежал на сырой земле. Руки связаны за спиной, на глазах — плотная повязка, так что не поймешь, день сейчас или ночь. Этот день или уже следующий? Сколько я провалялся без сознания?
Тело превратилось в один пульсирующий комок боли, и даже трудно было определить, откуда именно она исходит. Казалось, что болело вообще все, весь организм целиком. Но, судя по тому, что я не истек кровью, какую—то минимальную первую помощь мне все-таки оказали.
Плен?
Я был уверен, что это ненадолго.
Таких, как я, в плен не берут. Как только они узнают, к какому роду я принадлежу, мне сразу же пустят пулю в лоб. Или в затылок, в зависимости от того, где человек с пистолетом будет стоять в момент получения новостей. И даже выводить меня на улицу и искать ближайшую стенку никто не станет.
В плену нас держать слишком опасно, ибо не существует никаких средств контроля.
В давние времена плененные аристократы могли дать слово, что не будут ничего предпринимать против своих пленителей в обмен на сохранение жизни, и, говорят, что это даже работало.
Но сейчас люди стали куда прагматичнее.
А германцы вообще лишнего риска не любят.
В теле была жуткая слабость. Запасов внутренней энергии — никаких, они не восполняются, когда я валяюсь без сознания. А на медитацию у меня не было сил.
Я нащупал плечом земляную стену, кое-как извернулся и сел, навалившись на нее спиной. Нет, пожалуй, нога болела сильнее всего. И еще очень хотелось пить.
Но это нормально при большой кровопотере.
А «мастодонт» — название для танка все-таки неудачное. Мастодонты же все вымерли, вот и танк за ними последовал. Может быть подбери они другое название, могли бы и подольше продержаться.
Интересно, все это имело хоть какой-то смысл? Сумели ли наши извлечь хоть что-то полезное из этой туши? Или таки успели целиком ее утащить?
