возмущенно фыркнул. — Нам, вообще-то, грозило публичное сожжение!
— Это было давно, Астид. Зато теперь я могу удивить всю столицу, весь Маверранум.
— Но зачем?
— Я жажду популярности, Астид. Пора выбираться из тени.
Когда на другой день в «Королевский виночерпий» один за другим потянулись носильщики с мешками, корзинами, свертками и записками от князя, Оствуд не знал, что и думать. Пришел угольщик, притащил мешок угля. Явился подручный с Канатной улицы, сбросил с плеч солидный моток пеньковой веревки. Следом за ним двое мальчишек притащили горшки с каким-то странным вонючим содержимым, и в комнатах князя отчетливо запахло серой. Апофеозом стало появление рабочего с бумажной мельницы с тачкой, на которой аккуратно были сложены тюки с бумагой. Часа в три пополудни появился и сам князь со спутниками. Поднялся в свои апартаменты, пересмотрел содержимое мешков и корзин, удовлетворенно кивнул.
— Что ж, все на месте.
— Ваша светлость, — бочком, с поклоном подобрался к нему трактирщик. — А чего это? В тюках-то? Из иных серой попахивает. Не полыхнуло б. Для чего столько-то?
— Не волнуйся, Оствуд. Я намерен приготовить некий подарок королевскому семейству на праздник. Все это, — он повел рукой над мешками и корзинами, — его составляющие.
— Понимаю, — прижал палец к губам трактирщик, округлив глаза, в которых, однако застыло полнейшее непонимание.
— Мука у тебя найдется? — спросил Гилэстэл.
— А? Мука? — Оствуд совсем растерялся. — А сколь надобно Вашей светлости?
— Думаю, четверть пуда хватит.
— Так в амбаре, берите, не жалко. Хоть ржаной, хоть пшеничной, дам по вашему слову.
— Спасибо, Оствуд, — улыбнулся Гилэстэл. — У меня к тебе есть еще одно дело.
— Слушаю, Ваша светлость.
— Где находится детский приют?
Темное, грязное, обшарпанное одноэтажное строение в нищем закоулке можно было назвать домом призрения с очень большой натяжкой. Это был, скорее, дом презрения. Презрения к маленьким бедным обитателям большого богатого города. Гилэстэл, Астид и Ригестайн вошли в распахнутые двери. Никто их не встречал, на первый взгляд приют был пуст. Астид, брезгливо выгнув губы, отбросил с дороги наваленное на полу тряпье, служившее постелью. Из тряпичного комка вышмыгнула крыса и бросилась наутек вдоль облупленной стены.
— Ну и вонь, — Ригестайн прикрыл нижнюю половину лица рукавом.
В глубине помещения, скупо освещенного солнечными лучами, проникающими сквозь закрытые дощатые ставни, плакал ребенок. Трое мужчин, с отвращением рассматривая убогую обстановку — колченогие стулья, выброшенные прежними хозяевами, прожженные вонючие тюфяки, выщербленные миски с отколотыми краями, дырявые корзины — двинулись на этот звук. В конце зала стоял длинный стол, одну ножку которого заменял треснутый бочонок, другую — березовый чурбак. В стене чернело отверстие пустого очага. Над ним из-под сажи и копоти проглядывали фрагменты облупившегося королевского герба.
— Где же дети? — с недоумением огляделся Ригестайн.
— Промышляют в городе, — хмуро ответил Астид. — Есть-то надо. Оцени, среди здешних обитателей есть грамотеи.
На крышке стола, коряво вырезанное, красовалось неприличное слово. Детский плач раздавался совсем рядом. Гилэстэл повертел головой, пытаясь определить, откуда он исходит. Нагнулся, вытянул из-под стола глубокую корзину. В ней на мокрых тряпках надрывался от крика малыш нескольких месяцев от роду. Личико его покраснело от натуги, он сучил кривыми ножками и тряс сжатыми кулачками. По желтому впалому животику с красными крапинами укусов полз толстый клоп.
— Пока не вернуться старшие и не накормят, так и будет кричать.
Князь носком сапога задвинул корзину обратно.
— Это просто ужасно! — воскликнул Ригестайн. — Почему же так? Как, при всей своей роскоши, при всем своем богатстве, в этом городе может существовать подобное место?!
— Дети не приносят прибыли, Ригестайн, — пожал плечами князь. — Они никому не нужны, пока не вырастают. А вот взрослые люди — расходный материал во всех странах, городах и эпохах. Но какой материал, такая от него и польза. Из рогожи не сошьешь камзола, из шпаны не сделаешь хорошего воина. Дети — как глина. Что из них получится — изысканный столовый фарфор или грубый ночной горшок — зависит от умения и таланта гончара. Король — плохой ремесленник. Я же планирую заняться этим местом всерьез. Взять его под свое покровительство.
— Неплохая идея, — губы Астида растянулись в тонкой улыбке.
— Неплохая? — Ригестайн вскинул на него взгляд. — Да это просто отличная идея! Этим детям нужна помощь, и как можно быстрее! Немедленно, Ваша светлость!
Гилэстэл покачал ладонью, заставляя Ригестайна умерить пыл.
— Чуть позже, друзья мои. После празднества. Иначе это будет зачтено в копилку короля.
У входа послышался кашель, шаркающие шаги и на пороге показался худой старик с вязанкой хвороста на плечах. Он с удивлением воззрился на незнакомцев в богатой одежде, стоявших посреди захламленного помещения. Сбросив со спины дрова и подволакивая правую ногу, старик приблизился к посетителям.
— Благородные господа… Вы, видимо, заблудились? — запрокинув голову, недоуменно переводил он с одного на другого взгляд, в котором посверкивала неприязнь.
— Нет, почтенный илан, — ответил князь. — Мы пришли точно по адресу.
— У приезжей знати другой адрес, — хмыкнул старик. — Дворцовый холм.
Старик нагнулся, выудил из-под стола корзину, бережно вынул из неё ребенка и сел на скамью. Нашарив за пазухой кусок черного хлеба, откусил, разжевал и, вытащив пальцами жвачку из щербатого рта, сунул её малышу. Дитё с жадностью впилось в пережеванный хлеб. Ригестайн отвернулся, сдержав рвотный спазм.
— Ты здесь за старшего? — спросил Гилэстэл, присаживаясь рядом, и игнорируяисточаемый стариком запах — затхлости, старости и давно немытого тела.
Тот кивнул, шевеля челюстями в приготовлении новой порции корма для малыша.
— Сколько здесь детей?
— По-разному бывает, — дед выплюнул обслюнявленный черный комок, поднес к губам ребенка. — Сейчас меньше дюжины. Поздненько вы пришли, благородные господа. Разобрали уж всё.
— Что разобрали? — не понял князь.
— Детвору мою, — с горечью в голосе ответил старик, метнув на Гилэстэла взгляд, теперь уже открыто враждебный. — Нет приличных, одни увечные до больные остались.
Гилэстэл недоуменно взглянул на Астида, тот пожал плечами.
— Я не совсем понимаю суть твоих слов. Детей отсюда кто-то забирает? На усыновление?
Старик перестал жевать, поднял на князя недоверчиво расширившиеся глаза.
— Господин и правда не знает?
— О чем?
Старик некоторое время изучающее смотрел на Гилэстэла и полуэльфов, забыв и о хлебе, и о ребенке. Лишь когда малыш дососал жвачку и заерзал, хныча и прося еще, он опустил глаза и вымолвил с натугой.
— На усыновление, как же. Не-ет, илан. В веселые дома да трактиры их забирают. К празднику «мамки» и прислуга из богатых домов сюда косяками текут. Мальцы да девчонки, кто покрасивее да покрепче, в их руки и попадают. Благородные господа особую цену за них дают. А как праздник минует, опять птенчики мои тут.
Князь потемнел лицом,
