Отсюда следует, что здешним людям неведомо существование эльфов.
Принц неожиданно рассмеялся, вспоминая, с какой церемонностью представился капитану.
Что же; выходит, человек и не мог не принять его за сумасшедшего.
Тем не менее, в помощи не отказал. И это паче чаяния верно утверждает в мысли о благородстве сударя капитана.
Он откинулся спиною на сухую ломкую траву и достал из кармана камзола твёрдый кирпичик неведомого доселе яства, которое человек назвал «сухпай». Потянул за крепкую тонкую нить, срывая край жёсткой промасленной бумаги.
Сухпай не выглядел съедобным, однако же выбирать не приходилось; да и Немец казался более чем довольным, когда незадолго вскрывал такой же конверт.
В животе томительно забурчало. Эльф осторожно отделил ломтик, закинул в рот. После долгого воздержания нельзя позволить себе неумеренность в еде.
Он закрыл глаза, мысленно вызывая далёкий теперь образ принцессы — как делал всегда в минуты нервного напряжения или упадка сил.
Надобно непременно дождаться сударя капитана.
— А вот и мы, — сказал капитан, радостно скалясь в свете карманного фонаря.
— Но я вижу здесь лишь Вас одного…
— А вот и вы, — вздохнул Немец, слегка разочарованный неуспехом своей простенькой шутки.
Ну да ладно. Паренёк, вроде бы, держится неплохо, и даже в колодец сныкался вовремя, согласно приказа.
— Кроме вертушки ничего не слышал?
Ролевик покачал головой, смутные тени заплясали по стенам шахты.
— Одно лишь воздушное судно. Я немедля спустился в шахту. Позвольте полюбопытствовать, сударь Немец, каким образом Вам удалось подойти со стороны обратной колодцу? Верно ли я понимаю…
— Верно понимаешь.
— И уходить мы будем?…
— И уходить. Только гостинчиков оставим.
Он подкинул на ладони увесистую тёмно-зелёную блямбу рифлёного металла.
— Ты пока стволы перетаскай до следующего поворота, до колонны там. Держи фонарь.
Парень неуверенно принял нагрудный фонарик, повертел его в руках, и, — ну наконец-то, — повесил себе на шею. Капитан со вздохом протянул руку и щёлкнул кнопкой.
— Откуда ты такой взялся-то… — пробормотал Немец, отворачиваясь от слепящего массива светодиодов.
Ролевик поправил фонарь, подхватил в каждую руку по автомату и непривычно широко улыбнулся:
— Полагаю, издалека.
И, как ни в чём ни бывало, ушагал по коридору.
Правильно, подумал капитан: неважно, что мы лампочку зажечь не умеем, главное — уверенный вид.
Хотя жизнь-то спас, как ни крути.
Установка двух пар растяжек, — ложной и основной, — отняли у него совсем чуть времени. «Принц» успел вернуться и теперь топтался рядом, с интересом выхватывая лучом своего фонаря проводки и гранаты.
— Да всё, в общем, — сказал капитан, увязывая снарягу, — подхватились.
— Вы намереваетесь нанести некий ущерб нашим преследователям? — спросил парень по дороге.
— Вряд ли, — честно ответил Немец. — Там тоже не дураки пойдут.
— Тогда зачем?…
— На том стою и не могу иначе.
— Как прикажете поним… ай!..
— Пригибай бошку-то, не по площади гуляешь.
— Да… низковато. Кстати молвить: я позволил себе обратить внимание на диковинное убранство этих подземных тоннелей — вынужден отметить, что они не производят впечатления гномьей работы, не так ли?
— Это да, с гномиками напряжёнка у нас.
— С кем?… а, я, кажется, понял. Впрочем, в известном смысле это даже занятно…
— Стоп.
Ролевик мгновенно застыл на месте. С дисциплиной и реакцией у него проблем вообще не наблюдалось. Это вызывало у капитана смутное беспокойство: не гражданские были у парня замашки. И в то же время — армейской или полицейской выправки в нём тоже не чувствовалось: подчинение приказам у «принца» казалось осознанным, что ли, словно он мог позволить себе роскошь выбирать, кому подчиняться.
Будь этому Кави лет хотя бы сорок — Немец счёл бы его чиновником какого-нибудь из расплодившихся в последние годы «особых ведомств». Но какой смысл подсовывать агента, да ещё таким нелепым способом?… Никаких секретов капитан не знал, связей с «экстремистскими группами» не поддерживал: после побега ему оказывали помощь не члены какого-то там мифического подполья, нет — самые обычные люди. Даже обе пластические операции оплатил бывший мент, а теперь «предприниматель», — ну да, браконьер, — из-под Астрахани.
Капитан потрогал подбородок — эта привычка плотно привязалась к нему после долгого, мучительного привыкания к своему новому лицу.
Покосился на шатающегося под грузом железа спутника. Гладкие тёмные волосы «принца» растрепались, и в гуляющем свете фонаря отчётливо виднелись напряжённые, острые, отчётливо нечеловеческие, — и уж точно не силиконовые, как сперва решил было Немец, — уши.
Уши, казалось, раздражённо подёргивались.
Вот так, капитан. Ты себе морду кромсаешь, чтоб полицаи не пропасли. А такие вот мажорчики сопливые никак в эльфов не наиграются. Леголасы юные, головы чугунные…
Хотя фильм забавный, жене нравился, помню.
— Мория, — негромко произнёс капитан.
— Прошу прощения, сударь Немец, — тут же откликнулся Кави, — я не вполне отчётливо расслышал Ваш вопрос.
— Мория, — повторил сударь Немец, неопределённо обводя рукой стены туннеля, — похоже на Морию?
— Эээ… увы, к величайшему сожалению, мне не доводилось слышать о месте с таким названием.
Ну-ну, подумал капитан.
Он остановился и аккуратно опустил рюкзак с бэка на выщербленный кирпичный выступ.
— Прибыли, «принц». Разрешаю расслабиться.
Что же; сударь Немец признал его принцем. По крайней мере, стал так именовать.
Кави не решался уточнить, насколько серьёзно относится капитан к своим словам: всё ещё обострённые после неудачного переноса и последовавших событий чувства подсказывали ему, что капитан и собственную жизнь-то воспринимает с некоторой иронией. Не от молодеческого ухарства, столь свойственного многим недалёким сынам человеческой расы, нет… сиял над Немцем некий мрачный, невидимый глазу, но бесспорно ощутимый знак мараны, словно всё равно ему было — убивать ли других, умирать ли самому.
Кави знал, что подобное случается и у прошедших чрез великие, смертельные испытания эльфов, но редко, редко; и ещё реже удаётся указать точную причину произошедшего. Возможно, Дурта бы и сумел разъяснить вернее, да где ж он нынче, этот Дурта…
— Где мы всё же находимся? — спросил принц, встряхиваясь всем телом. В подземелье было сыровато, но нервная и телесная усталость брали своё — краткий привал мало что не заставил его провалиться в сон.
