– Жулье, – хмыкнул Андрей. – Все они, крестоносцы, такие.
– Но не всегда им это с рук сходило, сынок. – Губы старика растянулись в усмешке. – Дед государя нашего, Иоанна, Иоанн Третий Васильевич пятьдесят четыре года тому осерчал, собрал рать свою и пошел на орден, побил его крепко, виру за грех этот с них взял и отдельно разрядную грамоту составил, сколько серебра за душу кавалеры ливонские тягло обязаны платить. С обычаем древним ни епископы тамошние, ни магистр спорить не посмели и на грамоте сей расписались. И даже платить начали… Поначалу… Пять лет платили тягло исправно, а потом, как водится, забывать начали. Великий князь Иоанн тогда как раз преставился, не до кавалеров в Москве стало. Вот про них опять и забыли. А они и рады. И накопилась с того дня, Андрей Васильевич, недоимка аж за сорок девять лет!
– Вот это да… – только и охнул Зверев.
Удар нацеливался в самую больную точку.
Земные правители могли стерпеть многое: неуважение, измену, насмешки, иноверие. Но подати в казну – это всегда, для всех и каждого являлось самым что ни на есть священным вопросом. Недоплата налогов означала не просто обкрадывание правителя. Это был еще и отказ признавать над собой власть князя, хана или императора. Наверное, не меньше половины войн, бунтов и революций начиналось именно с нежелания платить дань или налог – и добрая половина войн немедленно прекращалась, едва побежденный соглашался эту самую дань привезти. Недоимка за сорок девять лет – это неуважение, оскорбление, это прямая пощечина царю! За такую выходку войну можно объявлять в любую минуту.
– Я не поленился, – ласковым голосом закончил князь Друцкий, – сунул серебра писцу в архиве, снял для себя копию этой изумительной рядной грамоты и даже заверил ее у достойного рижского стряпчего.
– Отчего же дьяк Адашев, архивариус царский, о том помалкивает? – удивился Зверев.
– Верно, Андрей Васильевич, помалкивает, – согласился гость. – Потому-то в чужие руки грамоту сию давать никак нельзя. Как бы не потерялась. Государю лично в руки надобно ее вручить…
– Ага… – Андрей наконец-то допил вино и со стуком вернул кубок на стол.
Теперь он знал, почему хитроумный старик Друцкий не пожалел целого месяца на дорогу к своей племяннице. Зверев был единственный, кто подходил для выполнения столь щекотливой миссии. Родственник – а значит, можно довериться. Интересы у обоих родов общие – ведь имения возле Великих Лук, по брачному договору, оставались за детьми Андрея и Полины. К тому же князь Сакульский весьма известен государю. Что в опале – неважно. Лучше жить в немилости, но чтобы царь знал твое имя, нежели обретаться в полной ненужности и безвестности. Опального обругают – но услышат. Неизвестного – просто не заметят.
– Так что скажешь, Андрей Васильевич? – понизил голос гость. – Добавим земель новых царству Московскому, али кукситься у себя в берлоге станем?
– Утро вечера мудренее, Юрий Семенович, – пожал плечами Андрей. – К чему второпях думать? Завтра встанем, детей я тебе покажу, по княжеству прокатимся, светлый праздник встретим. А там и решим.
– Тоже верно, княже. – Старик умело скрыл разочарование и, пригубив свой кубок, отставил его в сторону. – Пойдем. Полинушка меня, чай, заждалась. Обещался через минуту вернуться, а мы тут вона сколько сидим. Как бы нас искать не пошли. К чему такое беспокойство?
Гость оказался прав – сразу в прихожей его – перехватила княгиня и, вместе с двумя девками, повела на второй этаж в гостевые комнаты. Андрей же, пользуясь возможностью, свернул вправо и отправился в дальнее крыло, в свой кабинет и примыкающие к нему «комнаты отдыха», куда он старался не пускать никого – даже собственную жену. Прибирали здесь Пахом и Изольд, пол пару раз в месяц мыла убогая умишком дворовая девка, из жалости взятая Полиной в Москве. Вот и весь круг «посвященных».
Собственно, великих тайн тут не было. Записи свои Андрей вел на школьном русском языке, и даже обученные глаголице смерды разбирали его с трудом. Случайный взгляд на серые бумажные листки вряд ли мог объяснить даже самому умному из них, чем именно занимается хозяин. Никаких сатанинских атрибутов в чародействе Лютобора не требовалось, древние языческие боги, скрытые в травах, водах, небесах и земле, откликались на призывы корня Сварогова, даже если человек не кланялся их идолам. И все же сохнущие, либо отмокающие в горшочках травы, жаровня для топления сала и плавления воска, ароматы сушеных кож, медные ступы, чернильные орешки – все это почему-то вызывало у входящих в лабораторию трепет. И ведь что странно: каждый ребенок знает, что чистотелом можно выводить папилломы и бородавки, лечиться от антонова огня, от желудочных колик, что полынь сбивает у больных жар, а лопухи спасают от подагры. Но когда ту же самую травку начинает собирать князь – его подозревают в знахарстве и колдовстве! Вот и старался Андрей никого дальше кабинета не пускать – дабы слухов лишних не множить.
Сам кабинет для нынешних времен выглядел куда привычнее. Правда, вместо пюпитра для чтения и письма Зверев велел поставить стол: сперва он был обычным деревянным, но два года назад Полина купила в Москве на торгу французский, с позолоченными, изящно – а-ля кавалерист – изогнутыми ножками. Помимо двух сундуков, на которых можно и сидеть, и вздремнуть, а внутрь ненужное барахло сложить, здесь стояли два обитых бархатом кресла, тоже привезенных из Европы, и бюро из мореной липы. Княгиня собиралась опять же купить французское, но Андрею не понравились монструозные шкафы, что имелись на немецком дворе. Купец предлагал привезти изделие более тонкой работы – однако ждать требовалось не меньше года, цену он запросил такую, словно вырезать мебель придется из цельного изумруда, и князь махнул рукой, заказав игрушку по своему наброску вечно соловому Агрипию. Деревенский мастер всего за месяц выделал штучку ничуть не хуже заморских образцов: с откидной крышкой, выдвижными подсвечниками, тремя потайными ящиками и особым верхним отделением, запираемым на скользящий щеколдочный замок с секретной скважиной, спрятанной в глазу у резного филина.
Запалив от тлеющей в углу перед образом лампады две свечи, Андрей поставил их в канделябры, открыл левый потайной ящик, достал ключ, вставил его в скважину, провернул, отпуская язычок, сдвинул щеколду и распахнул дверцы.
Здесь было пусто: из припасов осталось всего пара свечей из его, княжеской плоти. Это было плохо и хорошо. Плохо потому, что только свечи из плоти мертвого человека позволяли переступить грань миров и заглянуть в любой миг из прошлого или будущего. Хорошо – потому что в последние годы никто из окружения князя Сакульского не погибал. Вот разве что запас «мертвых» светильников полностью истощился.
