Ознакомительная версия.
— Крепыш, спой нам что-нибудь, — попросил старик.
Тощий бродяга кивнул, прошелся по струнам громче и мелодичнее, а потом запел — тихим, сипловатым голосом, глядя на пляшущие языки костра:
Эй, ребята, как допьете вы вино,
Мне бутылки вы оставьте заодно.
Пожалейте вы несчастного БОМЖу.
Я их в сумку аккуратно положу.
Отнесу я завтра их в приемный пункт,
Мне за них шестьсят копеек отдадут.
Я куплю буханку хлеба и сырок,
Чтобы с голоду не протянуть мне ног.
— В последнее время быть бродягой стало опасно, — негромко проговорил Тамерланыч, обращаясь к Егору.
Тот швырнул опустевшую банку в мусорный бак, взглянул на старика и уточнил:
— Почему?
— Люди не любят нас.
— Они всегда вас не любили, — заметил Егор.
— Верно, — кивнул старик, протягивая Егору сигареты. — Но месяца два назад в Москве объявилась толпа отморозков, которые забивают бомжей палками.
— Палками?
— Ага. Как крыс или бродячих кошек. Эти ублюдки разъезжают на мотоциклах и называют себя «загонщиками».
Егор закурил, швырнул спичку в костер. Рядом Крепыш продолжал перебирать струны гитары и петь грустным, негромким голосом:
А я бычок подниму, горький дым затяну,
Покурю и полезу домо-ой.
Не жалейте меня, я прекрасно живу,
Только кушать охота порой.
— И как часто это происходит? — спросил Волчок, пуская дым.
— Что? — не понял старик.
— Эти убийства.
— Да почти каждую ночь. Москва — огромный город, и бомжей здесь больше, чем бродячих собак. Говорят, нас около ста пятидесяти тысяч.
— Неужели полиция вас не защищает?
Старик усмехнулся и покачал головой:
— Нет, сынок, не защищает. Чем меньше бродяг, тем лучше для города. Знаешь, сколько бомжей погибает в Москве каждую зиму от холода?
— Сколько?
— Несколько сотен. Их вывозят за город и закапывают в оврагах.
Егор затянулся крепкой сигаретой, выпустил облако косматого дыма и сказал:
— Впечатляющая статистика. А как ты стал бродягой, Тамерланыч?
Старик швырнул окурок в костер, помолчал немного, потом вздохнул и ответил:
— Два года назад я жил в Барнауле. Потом грянул кризис, работы у нас в городе не было никакой, и я решил податься в Москву. Продал квартиру, приехал в столицу. Хотел купить комнатку в Подмосковье, да не успел. В первый же день меня избили и ограбили. Прямо на вокзале. Так я остался без денег и без жилья. Это, собственно, вся история.
Егор понимающе кивнул.
— Ладно, сынок, мне пора. — Тамерланыч поднялся с деревянного ящика, на котором сидел. — Если будешь здесь утром, угощу завтраком. Спокойной ночи, добрый человек!
— Приятных снов! — пожелал Егор старику.
Тамерланыч пошел прочь от костра и через несколько шагов скрылся в темноте.
А тощий Крепыш все пел, гоняя по кругу одни и те же куплеты и припевы, и бродяги, сгрудившиеся возле костров, стали дремать под его негромкий, монотонный голос.
Ах, отпусти меня, товарищ старшина,
Я простой российский бомж, а не шпана.
Я не сделал ведь плохого никому.
Так за что меня берете, не пойму?
— Ну, а ты? — обратился Егор к толстяку Кузьме, который сидел поблизости. — Какая у тебя история?
Толстяк посмотрел на него хмурым взглядом и проронил:
— Я здесь недавно.
— А где был до этого?
— Напротив ТЭЦ-21, в промзоне, есть целый маленький городок из вагончиков. Там живут такие, как я. Живут цивильно, почти оседло. Я тоже так жил. А потом у нас началась война.
— С кем?
— С другими бродягами. По ту сторону МКАДа разбили лагерь кочевые бомжи. Они и раньше приходили, с первыми теплыми деньками, но нас не трогали. А тут вдруг решили выбить нас из наших вагончиков. Была большая война. Убили много наших, но я успел унести ноги.
Кузьма замолчал, огляделся по сторонам, потом достал откуда-то из-под полы литровую бутылку «Столичной», быстро свинтил крышку и протянул Егору:
— Угощайся. Тамерланыч не любит, когда мы пьем, поэтому приходится таиться.
Егор отхлебнул из бутылки и передернул плечами.
— Ну как? — спросил Кузьма.
— Отлично.
Кузьма взял у него бутылку, сделал глоток, поморщился, после чего покрутил головой и пожаловался:
— Шея болит. Не знаешь, от чего?
— Знаю, — сказал Егор, забирая бутылку. — Это значит, что в прошлой жизни ты был повешен.
— Как это? — удивился бродяга.
— Да вот так. — Егор отхлебнул водки, вытер рот рукавом пальто и продекламировал:
Я — Франсуа, чему не рад.
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад —
Узнает скоро шея[1].
Он передал бутылку толстяку-бродяге.
— Глотни и расслабься.
Тот рассеянно глотнул, передернул плечами и вернул бутылку Егору.
— Ты останешься с нами? — спросил он.
— Еще не знаю, — ответил Волчок. — Вдруг Тамерланыч не захочет.
— Тамерланыч — добрый мужик, — сообщил Кузьма. — Он никогда не отказывает тому, кто просит помощи. Знаешь… примерно с год назад Тамерланыч нашел среди мусорных баков здоровенного парня. У него были сломаны почти все кости, а из башки торчал железный штырь. Тамерланыч собрал народ, и мы аккуратно спустили парня в теплотрассу.
— Зачем?
— Дело было зимой, — объяснил Кузьма. — Тамерланыч хотел, чтобы парень умер по-человечески, а тот вдруг стал выздоравливать. Кости срослись, раны затянулись. Штырь, правда, так и остался торчать из головы, как рог, но Тамерланыч спилил его у самого основания.
— Штырь в голове — это круто, — одобрил Волчок. — Значит, парень полностью выздоровел?
— Угу. Одна беда — память ему отшибло напрочь. И было еще кое-что… — Толстяк настороженно покосился на Егора, словно размышлял, стоит ли доверить тайну незнакомцу или лучше поостеречься.
Егор отхлебнул водки. Закусил куском бородинского хлеба, который сунул ему под нос бродяга, и сказал:
— Рассказывай дальше.
И Кузьма продолжил рассказ:
— Память у здоровяка отшибло напрочь. Он часами сидел на ящике и шевелил извилинами, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Но все было бесполезно. Однажды на внука Тамерланыча напала стая бродячих собак. Псы были здоровенные, как волки, но Торт бросился в самую гущу своры и стал крушить псам морды и сворачивать им шеи. Он убил всех псов. А потом подошел к Тамерланычу и сказал: «Теперь я тебе ничего не должен».
Ознакомительная версия.
