– Слышал, что сегодня ночью в хибарах творилось? – уловил приглушенный говор от ближайшего столика, где сидело четверо крестьян.
– Да кто ж этого не слышал?
– Говорят, на самого Веселого Топора кто-то наехал.
– А я слыхал, сынку то его, руку всю изломали, теперь калекой будет.
– Да, хибары всю ночь как улей пчелиный жужжали. Все ловили кого-то. Да только зря все. Не поймали никого. Говорят, побил он всех людей Топора на смерь, да и был таков.
– Так уж и всех? Хорош заливать. У Тореха людей дюжины три, не меньше.
– Ну, может, не всех, а дюжину наверняка зарезал. Торех, говорят, рвет и мечет и обещал за голову супостата аж десять золотых ноготков.
– Да не уж-то десять золотых!? Это же дом можно купить, пусть и на окраине центра, но и не в хибарах.
– Да пусть меня демоны разорвут, если я вру. Сегодня на крестьянском рынке все об этом твердили, да и на городском тоже, думаю.
– Только вот поймать его не так-то просто. А убить, говорят, и вовсе невозможно. Вроде бы это один из демонов нижнего мира пришел за душой Тореха Веселого Топора.
– Ага, Торех и сына своего в Столицу, к брату отправил, чтоб, значит, демон и его не прихватил.
– Да брехня это все, – прервал собеседников молчавший до сего момента маленький мужичок. – Бандюганы столичные приехали, да и хотят хибары наши под себя подмять, что бы ихний босс больше ноготков греб. Я так думаю.
– Может, ты и прав Зерыч, да только люди-то говорят. А говорят они, что не банда эта была, а человек единый, никем не знаемый. Пришлый, значится, человек.
Конечно, беседа интересная, но и дела не ждут. Доев свой обед, пошел наверх рассматривать свои трофеи. Слово мародерство из своего лексикона решил исключить. Ибо, все, что я взял, я взял в бою, а как говаривали казаки: «Что с бою взято, то – свято»
Т-а-а-а-к… кроме денег ночью успел прихватить пару ножей, причем получше моих прежних – эти, думаю, даже уже можно назвать кинжалами. Вчера, из-за спешки пришлось все, без разбору, в сумку покидать, она нашлась у одного из бандитов. Из этой сумки я извлек пару метательных ножей, который тут же засунул по одному в каждый сапог, да серебряных ноготков десятка два, не густо, конечно, но на безрыбье и рак рыба. Вот и все трофеи, вроде больше ничего интересного у бандитов не было.
Рубаха на выпуск, ножи за пояс, рожу по тупее, волосы взлохматить. Все теперь можно идти погулять на улицу. Надо научиться пользоваться оружием и защищать себя не только ночью, но и днем. Начать надо бы с самого простого, например, уметь метать ножи, это было бы совсем не дурственно, тем более что, как мне видится, сверх сложного в этом ничего нет, нужна только сноровка и практика. Многие здешние личности с оружием чуть ли не родились, так что днем единственный шанс с ними справится – неожиданный и точный бросок заточенной стали.
Все-таки не такое простое это занятие – бросать ножи. Нет, бросать-то легко, а вот, чтоб нож попал в цель, да еще и воткнулся, это уже дело тренировок. Я уже два часа тренировался в парке и разобрался в нескольких тонкостях. Метров с двух, например, уже попадал практически всегда. Тут надо было бросать за ручку со всей силы, и воткнуть не только метательный нож, но даже самый обычный не составит проблем. А вот с большего расстояния получалось у меня еще неважно. В дереве нож оказывался лишь при слабых бросках. При сильных же: он либо не втыкался, либо, и вовсе, летел мимо. Как говорил дедушка Ленин: «Учиться, учиться и учиться». Все приходит с опытом.
После пары часов тренировки у меня, наконец, получилось воткнуть два ножа подряд, и я уже собрался идти их вынимать, как услышал:
– Посмотрите-ка, ребят. Что это у нас здесь?
Я обернулся: говорил парень лет двадцати пяти в разряженной одежде, в окружении трех человек в доспехах и при оружии – господин местного пошиба, едрить его в дышло. Судя по охране и одежде не из последних. Телохранители хоть не из братства меча (те, я слышал, все поверх доспеха хитоны с перекрещенными мечами носят) однако и не просто бугаи какие – возможно бывшие стражники или солдаты.
– У нас тут смерд решил в бойцы податься, – заржал разряженный, – наверно оголодал совсем от своих трудов смердных, ноготков подзаработать решил.
– А я думаю, господин, что это он так кротов хочет извести. Высунется крот из норки, а он кидь в него ножичком.
– Смотрите, сейчас натренируется и вам, охламоны, конкуренцию составит, а потом, может, за него ноготков платить будут больше чем за мастера из братства меча. Вот повыгоняю вас скоро, а его возьму. Он же наверно один пятерых стоит. Пойдешь ко мне на службу, смерд?
Он смотрел на меня с ехидной усмешкой. Смотрел свысока, как на блоху. Как будто я ему что-то должен, как будто я никто. По нему было видно: он привык, когда перед ним лебезят и господинкают. А мне все это уже осточертело, мне надоело пресмыкаться. Я всю жизнь пресмыкался: перед преподавателями, перед милиционерами, перед гаишниками. Любой, кто чувствует власть, может тебе нахамить или тебя оскорбить, а ты должен перед ним расшаркиваться, иначе не получишь справку какую-нибудь или там зачет, или мент тебя загребет, не потому что ты виноват, а потому что он может это сделать – у него на это власть есть. И ведь все, кто каплю власти получит, все пытаются ее показать, все ее демонстрируют. Надоело. В своем мире я не мог набить рожу ни менту, ни гаишнику, ни даже билетерше в метро. Сделать это – испортить всю жизнь приводом, а то и тюрьмой. Тут же не было ни милиции, ни судов, но и жизнь потерять не хотелось, поэтому тон мой был нейтральный:
– Шли бы вы по добру, по здорову дальше. Я человек мирный. Мне не нужны неприятности, – процедил я сквозь зубы.
– Ночью разговор был бы совсем другим, – пронеслось в мозгу.
– Мне кажется, или этот смерд не выказал к нам должного уважения? – ленивыйм тоном произнес знатный.
– Так и есть, господин. Совсем эта голытьба распоясалась. Он даже не назвал вас господином.
– Эй! Смерд! Ты что же со мной неуважительно разговариваешь? Может, ты меня не уважаешь?
– А за что я тебя должен уважать? Ты, что герой, какой? Или, может, мудрец великий? – ответил я, чувствуя, что делаю большую ошибку. Но поделать со своей злостью уже ничего не мог. Накипело.
– Ты, смерд, должен уважать меня за то, что я сильнее. Ибо из покон веков заведено: слабый с уважением относится к более сильному.
– Оставь своих амбалов и иди сюда. Тогда и посмотрим, кто из нас слабый.
– Ты, смерд, сдурел совсем. Зачем же мне идти к тебе, если у меня в подчинении есть бойцы? Они и есть моя сила. А у тебя только твоя, собственная сила. Вот сейчас и посмотрим, чья переломит. Я научу тебя уважению. А ну, ребята, взять его! Только не убивать. Я хочу, что бы он всему своему смердному роду рассказывал, какой ему урок преподал господин Дерзек ла Плаж де Пристол.
