Представление было закончено. Люди, крадучись, расходились не поодиночке, а парами, большими и маленькими группами, крепко держа за руки незнакомцев, поминутно оглядываясь, не идет ли по пятам Элли. Ракх грустно предложил:
– Не желают ли джентльмены задержаться и выслушать историю о сатире? – и, подвывая, кисло расхохотался в их удаляющиеся спины. – Порождения ночи – пред ваши очи!
Они шли мимо клетки единорога, смех Ракха подгонял их, а Элли все пела.
Это же иллюзия, сказала Она себе. Это – иллюзия, и, подняв отягощенную смертью голову, вгляделась в темноту последней клетки, ища взглядом не Старость, а Мамашу Фортуну, потягивающуюся, хихикающую, с неестественной легкостью спускающуюся на землю, И она поняла, что не стала уродливей и смертней ни на волосок, но все же прекрасной почувствовать она себя нс могла. Может быть, это тоже иллюзия, устало подумала она.
– Я просто наслаждалась, – проговорила Мамаша Фортуна, – как всегда. Подозреваю, что я просто создана для сцены.
– Лучше б ты держала покрепче эту проклятую гарпию, – отозвался Ракх. – Я чувствовал, что она вот-вот освободится. Будто я был связывающей ее веревкой, а она развязывала меня. – Он поежился и понизил голос. – Отделайся от нее, – хрипло произнес он, – отделайся, пока она не разорвала нас в клочья. Она только об этом и думает. Я все время чувствую это.
– Молчи, глупец, – голос ведьмы был свиреп от страха. – Если она вырвется, я смогу превратить ее в ветер, в снег, в семь нот. Но я хочу держать ее при себе. Ведь никакая другая ведьма на свете не умеет и не сумеет этого. И я буду держать ее, даже если мне придется для этого каждый день кормить ее твоей печенью.
– Прекрасно, – ответил Ракх и слегка отодвинулся от нее. – Ну, а если она потребует твою? Что ты будешь делать тогда?
– Буду продолжать кормить ее твоей, – заявила Мамаша Фортуна. – Она не почувствует разницы. Гарпии не слишком умны.
Старуха одинокой тенью скользила в лунном свете от клетки к клетке, гремя замками и проверяя свои чары, как хозяйка ощупывает арбузы на рынке. Когда она подошла к клетке гарпии, чудовище издало вопль, пронзительный как стрела, и ужасающе расправило свои великолепные крылья. Единорогу показалось, что прутья решетки начали извиваться и опадать дождем, но Мамаша Фортуна хрустнула тонкими пальцами, и прутья вновь стали железом, а гарпия, выжидая, замерла на насесте.
– Не сейчас, – сказала ведьма, – еще не сейчас. – Они смотрели друг на друга одинаковыми глазами. Мамаша Фортуна сказала: – Ты моя. Ты моя, даже если убьешь меня. – Гарпия не шевельнулась, но тучка затмила луну. – Не сейчас, – повторила Мамаша Фортуна и повернулась к клетке единорога. – Ну, – сказала она сладким дымным голосом. – Я все-таки напугала тебя, не правда ли? – Она рассмеялась, и смех ее был похож на шорох змеи в тростниках, и подобралась поближе. – Что бы ни говорил твой приятель волшебник, – продолжала она, – хоть немного мастерства у меня должно быть. Для того, чтобы ты показалась себе старой и отвратительной, требуется, скажу вам, некоторое искусство. И неужели грошовым заклятьем можно держать в плену Темную. Никто до меня… Она ответила:
– Не хвастай, старуха. В этой клетке – твоя смерть, и она слушает тебя.
– Да, – спокойно ответила Мамаша Фортуна, – но я, по крайней мере, знаю, где она. А вот ты бродила по дороге в поисках своей смерти. – Она опять рассмеялась. – Но где она, я знаю тоже. Но я не дам тебе встретиться с ней, и ты должна поблагодарить меня за это.
Забыв все, Она прижалась к прутьям. Они причиняли ей боль, но Она не отступала.
– Где Красный Бык? – спросила Она. – Где мне найти его?
Мамаша Фортуна подошла к клетке вплотную. – Красный Бык короля Хаггарда, – пробормотала она, – значит, ты его знаешь. – Блеснули два ее зуба. – Ты моя, – сказала она, – он тебя не получит.
Тогда Она покачала головой и мягко ответила: – Тебе лучше знать. Освободи, пока не поздно, освободи гарпию и меня. Занимайся своими тенями, если хочешь, но освободи нас.
В стоячей воде ведьминых глаз что-то полыхнуло так, что несколько ночных мотыльков отвлеклись от своей прогулки, ринулись на свет и белыми хлопьями пепла упали на землю.
– Скорей я оставлю свое дело, – осклабилась она. – Волочиться сквозь вечность с моими доморощенными пугалами – об этом я мечтала, когда была молода и зла. Ты думаешь, я выбрала эту убогую магию, порождение глупости, потому что никогда не знала настоящей? Я вожусь с собаками и обезьянами потому, что не смею коснуться травы, но я понимаю разницу. И теперь ты просишь меня отказаться от вас, от присутствия вашей силы. Я сказал Ракху, что, если потребуется, стану кормить гарпию его печенью, и я это сделаю. А чтобы удержать тебя, я бы взяла твоего дружка Шмендрика и… – тут она в ярости забормотала какую-то чепуху и наконец замолкла.
– Кстати о печени, – ответила Она. – Настоящий маг не предлагает чужую печень. Ты должна вырвать свою собственную и научиться обходиться без нее. Настоящие ведьмы это знают.
Несколько песчинок прошелестело по щеке Мамаши Фортуны, пока она смотрела на единорога. Все ведьмы так плачут. Она повернулась было и заспешила к своему фургону, но внезапно оглянулась назад с каменной ухмылкой на лице.
– А все-таки дважды я обвела тебя вокруг пальца, – сказала она. – Неужели ты в самом деле думаешь, что эти пучеглазые глупцы узнали бы тебя без моей помощи? Нет. Я придала тебе вид, который они могут понять, и рог, который они могут увидеть. В наше время, чтобы простой народ признал единорога, нужна дешевая ярмарочная ведьма. Уж лучше оставайся со мной в поддельном обличье, во всем мире тебя узнает только Красный Бык.
Она исчезла внутри своего фургона, и гарпия выпустила луну из-за туч.
Шмендрик вернулся почти перед рассветом, тихим ручейком скользнув между клетками. Только гарпия издала неясный звук, когда он пробирался мимо ее клетки.
– Я не мог уйти раньше, – пояснил он. – Она велела Ракху наблюдать за мной, а он почти не спит. Но я загадал ему загадку, а чтобы найти ответ хоть на одну, ему обычно нужна целая ночь. В следующий раз я расскажу ему анекдот, и это займет его на неделю.
Она была тускла и спокойна.
– Я заколдована, – произнесла Она. – Почему ты не сказал мне об этом?
– Я думал, вы это знаете, – мягко ответил маг. – Разве вы не удивились тому, что они все же узнали вас? – Он улыбнулся, и от этого постарел. – Ну, конечно, нет. Это просто не пришло вам в голову.
– Меня еще никогда не заколдовывали, – сказала Она дрожа. – И раньше меня узнали бы повсюду.
– Я прекрасно представляю, как вы себя чувствуете. – Под глубоким взглядом ее темных бездонных глаз он нервно улыбнулся и потупился. – Редкий человек кажется именно тем, чем является на самом деле, – продолжал он. – Мир неверных суждений, неправильных оценок. Вот я сразу же признал в вас единорога, сразу же… И я вам друг. Вы же принимаете меня за клоуна, или тупицу, или предателя, и таков я, должно быть, и есть, если таким меня видите вы. Чары, которыми вы зачарованы, – это всего лишь чары, они спадут, как только вы окажетесь на свободе, а вот проклятие вашей ошибки навсегда ляжет на меня. Мы не всегда такие, какими мечтаем быть. Но я читал или песня такая была, что, когда мир был молод, единороги умели различать «свет истинный и ложный, лица улыбку и души печаль».
