— А ты перевел всю страницу, целиком?
— Да. Я… На самом деле, я даже записал для тебя перевод.
Он роется в кармане. Голос мистера Дугласа раздается уже под самой дверью, честно предупреждая нас о его приближении.
— Спасибо, Вирджиния, очень хорошо. Чаю выпить и в самом деле хотелось бы.
Я накрываю ладонью руку Джеймса.
— Принесешь все потом к реке, хорошо?
Берег — привычное место наших свиданий, хотя обычно они посвящены не столь прозаическим темам, как книги.
— Ну… да… Когда устроим перерыв на ленч. Сможешь со мной тогда встретиться?
Я киваю и возвращаю ему книгу в ту самую секунду, как отец Джеймса показывается на пороге.
— А вот и она! Видишь, Джеймс, я же говорю — на старости лет совсем из ума выживаю!
Он помахивает в воздухе массивной тетрадью в кожаном переплете.
Джеймс ослепительно улыбается.
— Папа, что за выдумки! Ты просто слишком занят и забываешь о мелочах, только и всего.
Я лишь вполуха слушаю их перепалку. Зачем бы прятать загадочную книгу в библиотеке? Не похоже на моего отца — молчать о столь редкой и интересной находке. Остается лишь предположить, что у него были на то свои причины.
А у меня есть свои причины, по которым я хочу узнать больше.
Не может, никак не может оказаться случайностью то, что отец был найден мертвым в Темной комнате, или что вскоре после этого я обнаружила у себя на руке отметину, увидела, как сестра исполняет какой-то зловещий ритуал, и получила эту странную, затерянную книгу. Конечно, я не знаю, что все это значит — или как все эти события связаны друг с другом. Но уверена: все они и вправду как-то связаны.
И я твердо намерена выяснить, как.
Генри и Эдмунда возле реки уже нет. Эдмунд всегда очень опекал и оберегал Генри, а уж теперь, после смерти нашего отца, наверняка будет опекать его еще больше. В воздухе веет холодом — предвестьем грядущей зимы, а мы все привыкли беспокоиться за Генри.
Сойдя с террасы, я направляюсь по тропинке к лесу, к тому валуну, что лежит под защитой дуба-исполина, — мы с Джеймсом уже привыкли называть его «нашим камнем». Когда я опускаюсь на него, меня окутывают спокойствие и безмятежность. Чудится — здесь не может случиться ничего плохого, ничего страшного, и к тому времени, как на тропинке слышатся шаги Джеймса, я уже почти убедила себя, будто все идет ровно так, как должно идти.
Он подходит ближе, останавливается в лучах солнечного света передо мной, а я улыбаюсь, вглядываюсь ему в лицо. Он берет меня за руку и с улыбкой помогает подняться.
— Прости. Мы заканчивали опись книг по истории религии. Отец хотел сперва все доделать, а уже потом прерываться на ленч. Давно ждешь?
Он притягивает меня к себе, но очень бережно, с новой, недавно появившейся осторожностью, как будто после потери отца я стала более хрупкой. Полагаю, так оно и есть на самом деле, — однако мне и не хотелось бы никому в том признаваться. Только Джеймс знает меня достаточно хорошо и любит меня достаточно сильно, чтобы разглядеть мое горе, хотя внешне я выгляжу прежней. Я качаю головой.
— Вовсе недолго. Да и в любом случае, ждать тебя здесь совсем не обременительно. В этом месте мне все напоминает о тебе.
Он наклоняет голову, пальцем очерчивает контуры моего лица — ласково проводит от выбившегося локона у меня на виске вниз — по косому выступу скулы, по овальному подбородку.
— Все напоминает мне о тебе.
Губы наши соприкасаются. Поцелуй очень нежен. Однако мне не требуется яростного напора губ моего возлюбленного, чтобы чувствовать, как отчаянно его тело взывает к моему. Джеймс отстраняется, пытаясь защитить меня, не давить на меня слишком сильно в дни после смерти моего отца. Порядочной девушке из хорошей семьи не пристало просить его — пусть обнимет меня плотней, пусть сжимает сколь угодно крепко, ведь лишь прикосновения его губ, его тела и удерживают меня в эти дни, не дают совсем утратить связь с реальностью, ту связь, в которой я никогда прежде не сомневалась.
— Ах, да… — Джеймс выпрямляется. — Я же принес тебе книгу и свои записи.
Он опускается на обломок скалы, а я удобно устраиваюсь рядом. Подол юбки мнется, касаясь более грубой ткани его брюк. Джеймс вынимает из-под сюртука книгу и сложенный листок. Расправив лист на колене, склоняет золотоволосую голову над летящими, написанными от руки строчками, что покрывают листок сверху донизу.
— Если верить книге, легенда довольно древняя.
— Да что за легенда-то?
— Кажется, какое-то предание об ангелах… или демонах. Вот, сама прочитай.
Он протягивает мне книгу и свои записи.
Мгновение я не хочу ничего читать. А может, и не надо? Просто-напросто жить обычной жизнью, как я всегда жила, и делать вид, будто ничего и не было вовсе. Но приступ слабости быстро проходит. Даже сейчас я чувствую, как поворачиваются колеса какого-то незримого механизма. Они продолжат вращаться, хочу я того или нет. Каким-то непостижимым образом я точно знаю это.
Я склоняю голову над листком. Почерк Джеймса таит в себе хоть какое-то утешение, странным образом сочетающееся с ужасом слов, принадлежащих уже не ему.
Сквозь огнь и гармонию влачил дни род человеческий
До появления Стражей,
Что стали брать в супруги и возлюбленные жен людского племени,
Чем навлекли на себя Его гнев.
Две сестры, явившиеся из одного колышущегося океана:
Одна — Хранительница, вторая — Врата;
Одна — защитница мира,
Вторая же выменивает колдовство за поклонение.
Низвергнутые с небес души стали падшими,
Сестры же продолжили битву.
Длиться ей, пока Врата не призовут их вернуться,
Или Ангел не принесет ключи в Бездну.
Воинство, проходящее чрез Врата.
Самуил, Зверь — чрез Ангела.
Ангел, огражденный лишь завесой, что тоньше паутинки.
Четыре отметины, четыре ключа, круг огня,
Рожденные в первом дыхании Самайна,
В тени мистического каменного змея Эубера.
Врата Ангела пошатнутся без ключей,
А за ними последует семь язв и не будет возврата;
Смерть,
Глад,
Кровь,
Огнь,
Тьма,
Засуха,
Разрушение.
Распахни объятия, госпожа хаоса, и пусть хаос Зверя хлынет рекой,
Ибо, когда начались семь язв, все кончено.
Я снова вдруг дивлюсь, что же это за странная книга такая. Конечно, в книгах я разбираюсь не в пример хуже Джеймса, но и мне понятно: нигде не принято печатать и переплетать книги ради одной-единственной страницы.
— Может, тут должно быть что-то еще? Но ничего нет. Только легенда, а дальше — пусто. А ведь складывается впечатление, что должно бы. Что-то еще, где бы рассказывалось, что там дальше…
