Моё сердце заколотилось.
— Нравится, — ответил он, читая мои мысли.
Он забрал стакан и отпил, — Я Андре.
— Клио, — улыбнулась я.
— Клио, — повторил он, и французский акцент придал моему имени невообразимое звучание. Я и сама немного говорю по-французски, меня научила моя бабушка.
В основе нашего многовекового культа лежат французские корни.
Но у меня нет никакого акцента. Ну, кроме американского.
— Скажи мне, Клио, — сказал он, наклоняясь ко мне через маленький столик. — Такая ли ты на самом деле? Не опасно ли для меня знакомство с тобой?
— И да, и нет, — ровным голосом проговорила я сквозь зубы.
Я не знала, как выгляжу, но уж точно не собиралась говорить ему, что единственная опасность заключается в том, что я не намерена его никуда отпускать.
И, чувствуя, как иду по тонкому льду, я все-таки спросила:
— А знакомство с тобой опасно для меня?
Он улыбнулся, и я ощутила, как сердце дрогнуло в груди. В этот миг я дала бы ему свою руку и позволила увезти меня на край света, прочь от дома, бабушки и друзей.
— Да, Клио, — мягко сказал он, по-прежнему улыбаясь. — Тебе опасно знакомиться со мной.
Я взглянула на него, ощущая себя чрезвычайно потерянной.
— Отлично, — справилась я с пересохшим горлом.
Тень удивления скользнула по его прекрасному точеному лицу, а потом он рассмеялся.
Своими обеими руками он взял мою.
Меня словно пронзил слабый электрический разряд, а затем он повернул мою руку ладонью вверх.
Посмотрев на нее, он провел пальцем по линиям, словно читая судьбу.
Затем он достал ручку и написал на моей ладони телефонный номер.
— К сожалению, я уже опаздываю, — голос его звучал настолько интимно и трогательно, как будто в «Ботанике» были только мы вдвоем.
Он поднялся во весь свой высокий рост и оставил на столе чаевые.
— Это мой номер. Если ты не позвонишь мне, то я разыщу тебя сам.
— Увидим, — ответила я хладнокровно, хотя внутри победно отплясывала в экстазе.
Что-то вспыхнуло в его глазах, заставив мое дыхание участиться, а потом исчезло, оставляя меня с мыслью, что оно мне почудилось.
— Да. — лукаво ответил он. — Увидим.
Развернувшись, длинными легкими шагами он прошел к двери и толкнул ее.
Я смотрела сквозь оконное стекло, как он уходит, и боролась с желанием вскочить, ринуться за ним и задержать.
Рейси плавно приземлилась на сидение напротив.
— Ну, что, — сказала она. — Как он? Хорош собой?
Я выдохнула, только сейчас сообразив, что затаила дыхание.
— Более чем.
Я разжала пальцы, демонстрируя Рэйси номер, записанный на моей ладони.
Рэйси посмотрела на меня, сидящую с необыкновенным торжеством.
— В чем дело? — удивилась я. — Никогда тебя такой не видела.
— Ага, — сказала она и отвела взгляд.
— Не знаю, что это. Но обычно, мы видим парня, и бац, уже знаем, что он из себя представляет, и как им беспрепятственно вертеть, ну ты в курсе? Они практически все одинаковые. Но, как действовать с этим, понятия не имею, — заговорила она снова, — Понимаешь, он вызвал у меня странное чувство.
— У нас обеих, — искренне сказала я, разглядывая телефонный номер на своей ладони.
— Словно я сразу распознала, что он… другой, — настаивала Рэйси.
Я с интересом поглядела на нее. Она была сильнейшей ведьмой среди сверстниц нашего ковена, и кроме того, моей лучшей подругой. Я ей полностью доверяла.
— Другой в плохом смысле? — спросила я.
— Не то что бы в плохом… Он полностью сбил меня с толку, но по-хорошему… за исключением пугающей фигни, о которой я подумала… — Рэйси дернула плечами, словно стряхивая дурные чувства.
— Не знаю, зачем я это, — сказала она. — Не слушай меня. Он действительно классный. Я с ним даже не разговаривала, — она снова посмотрела на меня. — Просто… Будь осторожна.
— Конечно, — сказала я, не понимая, что она имеет в виду.
Мы встали, и я рассчиталась за блузку, которую планировала надеть на следующую встречу с Андре.
Ок’ей, хоть одна замечательная вещь — пончики, по сравнению с катриллионом плохих вещей.
По большому счету, существовала одна невероятно плохая штука — отсутствие папы, который еще недавно был в каждом дне моей жизни, позволял мне выигрывать в Монополию, учил водить машину.
Он обнимал меня, когда я плакала… И стоило мне об этом подумать, как глаза наполнились слезами.
Он был спокойным, веселым, ласковым, возможно, немного сдержанным, но я всегда знала — он любил меня.
И я надеялась, что он тоже знал, как сильно я любила его.
Я с трудом сглотнула и перебрала в уме все кошмары: Акселль с остальным Ново-Орлеанским дерьмом, свою прошлую жизнь, жутких Акселлевских друзей, участь сироты, свою сегодняшнюю жизнь, жару, насекомых, охренительную влажность (от которой, стоит выйти на улицу, потеют кулаки и долбит в голове), еще раз свою жизнь, потерю папы, потерю Уэлсфорда, потерю миссис Томпкинс, Акселль, отсутствие автомобиля, семнадцатилетний возраст и выпускной класс в новой школе, ах, да, снова свою жизнь, шум, толпу, пробки из туристических групп повсюду, алкоголь и жарящее солнце в два часа дня (ведь Новый Орлеан — это проклятое место для отдыха), Акселль, ой, и разве я не упоминала бредовую потерю отца?
Между тем, пончики Бэйгнетс и кофе невероятны. Не существует ничего лучше легких, воздушных, колечек из теста, хорошо зажаренных в масле и покрытых сахарной пудрой, чтобы закадрить девчонку.
И, Господи, конечно же кофе.
Я всегда ненавидела кофе, даже не терпела его запах, когда папа варил.
Но здесь, кофе варилось с молоком, и это было нечто суперское.
Я каждый день приходила в «Cafe du Monde» (Всемирное Кафе), чтобы поправить кофеино-холестириновый баланс.
Еще неделя в том же духе, и меня разнесет настолько, что весить буду килограммов сто.
Самое печальное то, что это всё равно не сделает мою жизнь хуже.
Я итак уже на самом дне.
И вот я снова рыдаю, роняя слезы на сахарную пудру, и так каждый раз, когда сюда прихожу.
Я вытащила еще салфеток из держателя и утерла глаза.
Я понятия не имела, как это случилось со мной.
Месяц назад я была абсолютно нормальной во всех отношениях, жила абсолютно нормально жизнью с абсолютно нормальным папой.
Теперь, всего лишь четыре недели спустя, я живу со странной женщиной (причем в буквальном смысле странной, не просто незнакомой, но и причудливой), которая вообще не имеет понятия, что такое опека.
Она сказала мне, что с папой их связывали глубокие и выразительные дружеские отношения, но временами они прекращали общение на долгий срок.
