– И вот теперь, похоже, нашли, – пробормотал Март и, зло сплюнув, прибавил совсем как Травник: – Посмотрим.
Эгле укоризненно посмотрела на русоволосого друида, а Коростель вспомнил, как точно так же Травник сказал «посмотрим», когда они выходили в деревне на двор Мотеюнаса навстречу Ночным.
– А кто же тогда был этот, черный, который Збышека помог вызволить? – спросил Коростель и вдруг осекся – понял.
– Шедув это был, с которым мы с тобой на Мосту Прощаний говорили, больше некому, – тихо ответил Травник, и при этих словах на его лицо словно набежала какая-то тень: скулы резко обозначились под кожей щек, глаза прищурились, расширились ноздри – Травник сейчас походил на усталую гончую собаку, которая только что взяла новый след и теперь выбирает, по какому идти.
– Неужто мертвого оживил и отпустил Темный Привратник? – сокрушенно покачал головой Март.
– Думаю, решали оба, – задумчиво проговорил Симеон. – Видать, послали нам его охранителем, хотя, может быть, что это и не единственная его служба.
– А по мне, так лучше бы Привратники приставили Шедува к тем дверям, через которые Птицелов пройти хочет, – пробормотал Ян, вспоминая темную фигуру на заснеженном мосту. – Хоть и неясно, чего зорзам там надо, но не нравится мне это.
– Мне думается, ищут они в Посмертии силу, – предположил Травник. – Силу или какие-то возможности. Такие, каких до сих пор ни у кого не было. Когда-то давно, когда еще мой учитель был жив, Птицелов встречался с Камероном, тайно, в городе Аукмере. Сманить хотел его.
– Неужто на свою сторону? – недоверчиво воскликнул Збышек, а Яну отчего-то стало не по себе.
– Нет у Птицелова никакой стороны, – сказал Травник. – Он один. Один, как луна, которая думает, что у нее свой свет есть. И все слуги его для Птицелова не более чем псы, преданные ему, но уже заранее преданные им.
– Темно как-то ты говоришь, Травник, – пожала плечами девушка. – Зачем ему их предавать? И кому? Нам, что ли?
– Предать собаку можно, отобрав у нее себя, – ответил друид. – Не ее прогнать – себя у нее отобрать. Как у женщины свое сердце назад вытянуть… А для собаки страшнее этого ничего нет. Так-то.
Травник медленно обвел потеплевшим взором друзей и неожиданно усмехнулся. Март удивленно вскинул брови, а Эгле и Коростель непонимающе переглянулись. Травник покатал на столе невзрачное семечко, потом указал пальцем на дощатый пол под ногами и заметил:
– Да… с жильем нам повезло, прямо-таки, не слишком. Стены-то крепкие, и крыша не худая. Худая память, однако. Помнишь, Март, историю Ивара?
– Какого Ивара? – осведомился молодой друид. – Ивара-изменщика? Из-за которого русинские разведчики полегли?
Травник кивнул.
– Помню эту историю, как же. Кто ее хоть раз услышит – ни в жизнь не забудет, – осторожно ответил Збышек. – Особенно русины. Те, думаю, многое бы отдали, попади он к ним в руки. А ты это к чему сейчас про изменщика вспомнил?
– Ни в чьи руки так и не попался Ивар-изменщик, – заметил Травник. – Осталась о нем только недобрая память. Да еще вот изба…
– Эта, что ли? – недоверчиво протянул Збышек, а Эгле вдруг выпустила из рук пустой чугунок, который с грохотом покатился под стол.
– Именно, – невесело улыбнулся Травник и похлопал ладонью по стене. – Это она и есть – избушка Предателя. Везет нам, а?
ГЛАВА 3
ИЗБУШКА ПРЕДАТЕЛЯ (окончание)
Ивар Предатель – никто и подумать не мог, ни в балтских дружинах, ни в литвинских полках, что когда-то назовут столь бесчестным именем рыжего Ивара, балагура и весельчака, который никогда не полезет за словом в карман. Никто не умел остро и тонко подшутить над приятелем, но так, чтобы не обидно было ему, а наоборот – настроение поднялось, сразу жить захотелось; никто не знал столько песен разудалых, иной раз и с перцем – из песни же, говорят, слова не выкинешь. Был Ивар разведчиком у балтов и подчинялся только Озолиню, вечно хмурому и всем недовольному человеку с постоянным выражением усталости и разочарования на лице. Командовал хмурый Озолинь маленьким отрядом ловких лазутчиков и неприметных проныр, которые запросто ходили в стан вражеских войск, как на приятную прогулку в соседнее село к куму, опрокинуть стаканчик-другой. По этой причине долго Ивар нигде не задерживался, бросали его то туда, то сюда, а куда он ходил и зачем – то никому было не ведомо, однако уважали Ивара крепко – знать, было за что.
На Остров Колдун Ивар тоже явился невесть откуда, но к тому времени на берегу озера уже стояла избушка, которую срубили для себя рыбаки, пару месяцев назад проплывавшие по своим надобностям и решившие остаться пожить недельку-другую на острове. Зачем им понадобилось на такой недолгий срок возводить себе целый дом, когда можно было и на лодках ночевать, так и осталось тайной. А потом поселился в избушке разведчик Ивар, да не один – с девицей-полюбовницей, которую привез себе из русинских земель. Что полюбовница – это уж потом говорили, когда проклинали разведчика Ивара в русинском стане, а немедля явившиеся в северную часть Колдуна лазутчики и проныры Озолиня переворачивали весь остров вверх дном в поисках Ивара, из-за которого столько доблестных воинов головы сложили. Похоже, была у них любовь – берег Ивар свою Славку, и потом, когда на остров стали прибывать войска и с той, и с другой стороны, видели приятели, как обнимал ее Ивар прилюдно и не стеснялся называть самыми сладкими словами.
Но невдомек было никому, что Славка тоже была здесь, на острове, по секретному делу, и знали об этом лишь трое: друг ее сердечный Ивар, Озолинь и русин Одинец, тот, что был в славенском войске навроде Озолиня у балтов. Правда, вместе они никогда не встречались, и даже когда в лесах стало тесно от разноязыких бойцов, любящих пошутковать, позадирать друг друга по горячей молодости, и все ходили друг к другу в гости, никто бородатого и вечно озабоченного Одинца рядом с хмурым балтом не видел.
Когда же на северном побережье острова высадились боевые дружины Севера, Фьордов и Приозерья, начала Славка в леса похаживать, да все чаще и чаще. Уходила с корзинкой, словно по ягоды, забираясь в глушь и скалы, и все время стремилась держаться ближе к палаточному лагерю свеев и шалашам норгов. Чудь, что тоже приплыла на узких, остроносых лодках явно свейского топора, Славка старательно обходила стороной – то ли неинтересны они ей были, то ли чуяли злыдни чужую девку издалека.
Ивар же все больше дома сидел да похаживал по лагерю литвинов, внимательно поглядывая на союзников, балагуря да посвистывая разные веселенькие мотивчики, которых он всегда знал неисчислимое множество. Но однажды собрались они в избушке Ивара втроем – разведчик, подруга его Славка и Озолинь – тот пришел ночью, когда стемнело. Потом уже один сотник, ходивший ночью порыбачить на озеро, рассказывал, что долго в избушке горела свеча и слышались оживленные голоса, причем Ивар, похоже, с чем-то решительно не соглашался, Славка ему перечила, а Озолинь изредка что-то говорил или коротко бросал пару слов, и Ивар тут же начинал кричать и ругаться снова. Сотник, которому в тот миг дороже всего была тишина, потому как страсть свежей рыбки хотелось, подождал немного, а потом взял и перебрался на другую сторону озера, где его и сморил сон, «и вся рыбалка дохлому псу под хвост», как впоследствии жалился мужик, рассказывая о том, как он последний раз видел бедную девку.
