Немногие более старшие порубежники из тех, что по приказу Сапсана плечом к плечу с дружиной Атли бились во многих стычках и рейдах как в горах и пустошах южной Киммерии, так и к западу от Боссонских Топей среди дремучих лесов и болот, старались вразумить крикливых, но благоразумных оказалось в тот момент немного.
В толпе сновали двое-трое из офицеров Легиона, великолепно осведомленных о том, что нордхеймцы специально приглашены в Венариум Сапсаном. Но и они были бессильны остановить зарождающуюся во внутреннем дворе укрепленного лагеря ссору. Недавние потери в боях с киммерийским отрядом воскресили в порубежниках исконную пламенную ненависть ко всем племенам и народам, обитающим к северо-востоку от Гандерланда.
Гроза, собиравшаяся весь вечер, готова была разразиться. Псы Ванахейма, скаля кривые и острые, как кинжалы, клыки, припадали на брюхо у ног своих хозяев и уже неворчали, а злобно лаяли, готовясь ринуться в свой последний бой. Их налитые кровью глаза, не моргая, смотрели уже не на сторожевых псов, заливающихся до хрипоты где-то за спинами порубежников, а на окружавших сани людей, и ледяные демоны-хримтурсы щерились на толпу из их глазниц, а в черных, как полярная ночь, зрачках плясали на крылатых конях дочери Имира — валькирии.
Четверо дружинников без единого слова подняли повыше щиты, с которыми они, кстати, не расставались с самого начала, не в пример Атли. Медные умбоны, позеленевшие от времени, все в зарубках и вмятинах, уставились в четыре стороны от упряжки. Еще раньше бесполезные в могущей начаться свалке рогатины были воткнуты в мерзлоту под ногами, и в руках ваниров тускло засверкали мечи и секиры.
— Имир! — раздался грозный рев, руки ваниров поднялись, и сталь громыхнула по медным умбонам, унося легендарный клич в небо над Венариумом.
За всей этой сценой следил стоявший неподалеку барон. Его длинный нос буквально шевелился от возбуждения. Он с удовольствием ожидал момента, когда наглядно станет видно полное отсутствие дисциплины в рядах Легиона. В голове уже складывались витиеватые строки отчета в столицу. Однако в тот вечер крови не суждено было пролиться.
— Что тут происходит, Нергал вас разбери? — расталкивая порубежников, к месту действия пробивался Сапсан.
Все превратности и недосказанности импровизированного военного совета вмиг вылетели у него из головы. Он знал своих подчиненных, знал и ваниров. И кожей чувствовал сгустившийся мрак веками копившейся ненависти.
К нему протиснулись офицеры Легиона и что-то говорили, но слова Сапсану не были нужны — и без того он видел выражение лиц боссонцев и гандерландцев, с которых близость к своим извечным врагам стерла тонкий налет цивилизации, обнаружив самое нутро. И нутро это требовало крови. Видел он и ваниров, готовившихся не сходя с места переместиться в Ледяные Чертоги Гигантов, прихватив с собой как можно большее количество врагов.
— Офицеры! Немедленно очистить площадь. Горм — марш к новобранцам, или отправишься в столицу оруженосцем к какому-нибудь хлыщу!
Пока Сапсан разгонял своих воинов, которые ворчали и расходились, не рискуя идти против воли своего командира, зло поглядывая на готовых к смертельной схватке ваниров, к месту действия протиснулся Атли.
— Эгей, рыжебородые! У вас лица такие, словно вы увидели саму Хель, Имирову супружницу. Уж не перепугал ли кто вас, пока меня не было. Может — вот эти псины, — и он указал на собак легионеров, все еще скаливших зубы, — или вон тот южанин, который носом шевелит, точно медведь, учуявший тухлую рыбу?
Рыжебородые опустили оружие и с готовностью загоготали, указывая пальцами на барона. У того аж глаза полезли на лоб — Атли произнес всю тираду на аквилонском. Спутники его все прекрасно поняли, тарантиец — тоже, и что самое неприятное, поняли и толпившиеся кругом легионеры.
Накопленное напряжение враз разрядилось. Общий хохот взлетел над лагерем едва ли не выше к небесам, чем недавний боевой клич затравленных ваниров. Атли знал, что делал. Он тоже чувствовал тугие волны злобы и страха, колыхавшиеся в лагере, и как вожак, нашел самый простой способ излиться агрессии.
Барон, на которого смотрела не одна сотня глаз, шагнул вперед — он чувствовал, что, только поставив на место варвара, он может завоевать в Венариуме требуемый авторитет.
К тому же он действительно был известным задирой и дуэлянтом в гвардейских полках, пока нужды карьеры не увлекли его в пучину интриг и кабинетной возни. Однако дух северной вольницы воскресил в нем былую удаль.
Тарантиец подбоченился и выдал витиеватое, роскошное оскорбление, сделавшее бы честь любому из столичных бре-теров. Легионеры восхищенно зацокали языками и некоторые даже высказали вслух мысль, что «столичная штучка еще ничего, того, наш». Ванирская четверка ничего не поняла, но по тону и жестикуляции они тоже разобрали что к чему и принялись кричать что-то Атли, подзадоривая его.
Атли коротко, примитивно, но емко охарактеризовал тарантийца и подмигнул Сапсану. Тот понял его без слов и прошептал одними только губами:
— Только быстро, и не вздумай убивать. Потом мы уходим.
Толпа снова собралась в круг, в центре которого стояли и осыпали друг друга оскорблениями Атли и барон. Кто-то из нордхеймцев протянул своему вождю шлем и щит, барон же выхватил из ножен узкий зингарский клинок и рубанул перед собой воздух крест-накрест, что вызвало бурю восторга среди зрителей.
— Эйольв, ты готов к дороге? — спросил Сапсан у пажа, который приготовился следить за схваткой.
— Но… я… да, месьор, готов.
— Тогда отправляйся в мою палатку и захвати там в сундуке карту. — Так как паж замешкался, Сапсан одними углами рта усмехнулся и сказал: — Тут решительно не на что будет смотреть.
— Я тоже так думаю, месьор. Барон давал мне уроки, я видел его триумф на турнире в Галпаране год назад.
— А, ну тогда оставайся, тебе будет на что посмотреть, юноша. Это будет отличным уроком — ведь тебе придется провести на севере Аквилонии не один год вместе с герцогом Антуйским.
Паж не очень понял ход рассуждений Сапсана, но вдумываться не стал, и повернулся к месту, где должна была начаться смертельная схватка.
Атли стоял спокойно, как скала, и смотрел из-под низко нахлобученного шлема, как его противник чертит в воздухе замысловатые фигуры тонким и гибким клинком. Плащ барон навернул на левую руку и отставил ее в сторону, низко присел и хищно оскалился, делая в своего невозму-тимого противника легкие выпады, стараясь того заставить скрестить с ним меч.
Вероятно, барон был действительно хорошим фехтовальщиком, однако ванир привык сражаться в несколько иной манере. Он пару мгновений с недоумением следил за движениями тарантийца, а затем с ревом скакнул вперед, рубанув мечом сверху вниз. Он прыгнул грузно, как медведь — доспех, щит на левой руке и огромный меч только усилили впечатление грузности и неповоротливости.
