— Я ничего не понял… У тебя был такой вид, словно ты ждал, что я исчезну в облаке дыма.
Он кивнул.
— Знаешь, я думаю, что она искала власть над сверхъестественными силами, и что это каким-то образом связано с тобой. Ты занимаешься каким-нибудь видом оккультизма?
— Нет.
— Иногда она такое говорила… словно ты на самом деле мог быть сверхъестественным существом.
Я расхохотался вместо ответа, он через несколько мгновений последовал моему примеру.
— Ну, не знаю… — сказал он. — В мире много странного. Конечно, все они не могут быть правы, но…
Я пожал плечами.
— Кто знает? «Есть многое на свете, друг Горацио…» Так, значит ты думаешь, она искала какую-то систему, которая дала бы ей силу защититься от меня?
— По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.
Я отпил вина.
— Но это же чепуха, — сказал я.
Однако уже произнеся эти слова, я чувствовал, что они не так уж далеки от правды.
Если это я толкнул ее на тропу, которая привела ее к гибели, тогда на мне лежала ответственность за ее смерть.
Теперь к боли присоединилась и вина.
— Рассказывай уж все до конца, — сказал я устало.
— Да я уже вроде все сказал, — вздохнул Рик. — Мне надоело находиться среди людей, с упоением ночи на пролет обсуждавших всякую астральную чепуху, и я решил, что мне лучше уйти.
— И это все? Но она нашла нужную систему, нужного гуру? Что же случилось в конце?
Он сделал глоток вина и долго молча смотрел на меня.
— Я в самом деле был к ней очень привязан, — сказал он.
— Я и не сомневался в этом.
— Таро, Каббала, Золотой Рассвет, Кроулы, Форчун — вот чем она занималась в конце.
— И застряла на этом?
— Точно сказать не могу, но думаю, что да. Я ведь не очень вникал во все это.
— Так… Следовательно ритуальная магия.
— Вероятно.
— Кто же этим занимается?
— Множество народу.
— Я имею в виду, кого нашла Джулия. Ты слышал имя?
— Кажется, Виктор Мелман.
Он вопросительно посмотрел на меня, но я покачал головой.
— Извини, но я впервые слышу это имя. Я не лгу.
— Это странный человек, — задумчиво проговорил Рик.
Он сделал еще глоток и откинулся на спинку стула, сцепив пальцы за шеей, выставив локти наружу и вперед. Взгляд его устремился куда-то вдаль.
— Знаешь, я слышал, что о нем многие так отзывались, среди них многие, заслуживающие полного доверия, говорили, что в нем в самом деле имелось нечто… что он чем-то таким владеет… каким-то озарением, обладает особой силой… что он может стать великим учителем… Но у него масса проблем — комплексы, неуравновешенность, знаешь, все такое, что сопутствует обычно особым способностям, и это скользкая сторона. Поговаривали, что на него заведено криминальное досье, что он живет под чужим именем и что он гораздо лучше знаком с полицией, чем с магией… Впрочем, все это лишь по разговорам, понимаешь? Не знаю. А официально он — художник, и довольно хороший. Во всяком случае, его полотна неплохо раскупаются.
— Ты был с ним знаком?
Последовала пауза.
— Да.
— И каковы твои личные впечатления?
— Не знаю… Боюсь, что я лицо предвзятое. Я не хотел бы…
Я покрутил стакан в руке.
— Все же…
— Ну, я однажды хотел у него заниматься, но он меня выгнал.
— Значит, и ты с этим связан?
Я думал…
— Я ни с чем не связан, — резко ответил он. — Я хочу сказать, что я все попробовал в свое время. У каждого бывают какие-то периоды увлечений, не так ли? Мне нужно было развиваться, двигаться дальше, как всем и каждому. Но я не нашел своего пути.
Он жадно отхлебнул вина.
— Иногда мне казалось, что в самом деле существует какая-то сила, какая-то скрытая реальность, к которой я уже могу почти прикоснуться. Почти… Но потом все исчезало, а оставалась куча дерьма, обыкновенный самообман. Да, иногда мне казалось, что я чего-то достиг. Но проходило несколько дней, и я сознавал, что лгал сам себе.
— Но все это было до того, как ты познакомился с Джулией?
Он кивнул.
— Да. Может быть, нас это какое-то время и связывало. Мне до сих пор интересно поболтать о всякой чепухе, хотя я больше в нее не верю. Потом… потом она стала относиться к этому слишком серьезно, а мне по старой дорожке катиться уже не хотелось.
— Понимаю.
Он осушил стакан и снова наполнил его.
— В этом ничего нет, — продолжал он. — Существует бесконечное число путей самообмана или иррационального превращения вещей в то, чем на самом деле они являются. Наверное мне хотелось волшебства, но настоящего волшебства в мире не существует.
— Зачем же ты тогда бросил в меня Библию?
Он фыркнул.
— С таким же успехом это мог быть Коран или Веды. Было бы забавно посмотреть, как ты исчезаешь в огненной вспышке. Но, увы! Я напрасно старался…
Я улыбнулся.
— Как мне найти Мелмана?
— Минуточку… где-то здесь у меня… — он открыл ящик стола и достал небольшую записную книжку, полистал ее, потом записал для меня адрес на библиографическую карточку и протянул ее мне. Потом он отпил еще глоток вина.
— Благодарю.
— Это адрес его мастерской, но он там не живет, — пояснил Рик.
Я кивнул и поставил на стол свой стакан.
— Я тебе очень благодарен.
Он приподнял бутылку.
— Еще немного?
— Нет, спасибо.
Он пожал плечами и налил себе.
Я поднялся.
— Ты понимаешь, — медленно проговорил он, — это так грустно…
— Что именно?
— Что в мире нет волшебства, никогда не было, наверное, никогда и не будет.
— Это скверно, — согласился я.
— Ведь тогда мир был бы гораздо более интересным.
— Да.
Я повернулся, намереваясь уходить.
— Сделай мне одолжение, — попросил он.
— Какое?
— Когда будешь уходить, поставь указатель в витрине на три часа и захлопни за собой дверь.
— Конечно.
Я оставил его за столом в кабинете и сделал так, как он просил. Небо стало заметно темнее, а ветер еще холоднее. Я еще раз попробовал позвонить Люку из таксофона на углу, но и на этот раз мне никто не ответил.
Мы были тогда счастливы… Даже странно, как все удачно складывалось. Погода — само совершенство, и все, что мы задумали, получалось не хуже. Вечером мы пошли в гости, там было так весело… Потом мы ужинали в прелестном местечке, которое обнаружили совершенно случайно. Мы долго сидели за бокалами с вином, не желая, чтобы день кончался, потом решили продолжить эту полосу удач и поехали на пустынный берег, где сидели, плавали, смотрели на луну, а ветер легонько шевелил наши волосы. А потом… потом я сделал одну вещь, которую не должен был ни в коем случае делать. Но разве Фауст не считал, что прекрасное мгновение стоит души?
