На сей раз всадник махнул саблей угрожающе.
В свои девять лет Крисп знал о мире и его жестокости гораздо больше, чем в шесть. И все же он без колебаний бросился к кубрату. Отец схватил его, дернул назад — но было поздно.
— Оставь его в покое! — крикнул всаднику Крисп.
Тот оскалился, сверкнув в отблесках факела белыми зубами. Сабля взметнулась вверх. Мать Криспа взвизгнула. Но дикарь заколебался. Потом швырнул факел наземь, чуть ли не Криспу в лицо. И вдруг, неожиданно, оскал превратился в ухмылку. Кубрат проговорил что-то на своем языке. Его товарищи возбужденно загомонили, а затем разразились хохотом.
Кубрат снова перешел на видесский:
— Ха, юный хаган, ты забыл меня? Хорошо, что я тебя вспомнил, иначе ты сегодня стал бы трупом. Откуда у крестьянского мальчишки столько мужества — как у настоящего кубрата?
Крисп действительно не узнал всадника, захватившего в плен его семью. Но раз кубрат узнал его, почему бы этим не воспользоваться?
— Зачем вы явились? Что вы собираетесь с нами делать?
— Увести вас отсюда. — Кочевник оскалился снова. — Видесс заплатил за вас выкуп. Нам придется вас отпустить. — Похоже, у него лично такая перспектива восторга не вызывала.
— Выкуп?
Слово облетело крестьян, повторяемое сначала недоверчивым шепотом, а потом все громче и громче, пока вся толпа не начала скандировать хором, пьянея от восторга: «Выкуп!».
Они плясали вокруг кубратов; былую ненависть и страх смыло мощной волной свободы. Как будто праздник Зимнего солнцеворота чудесным образом свалился с небес весной, подумал Крисп. Вскоре всадники и крестьяне уже чокались деревянными пивными кружками.
Бочку вскрывали за бочкой. Ничего не останется на потом? Ну и пусть! Потом их здесь не будет! Крики «Выкуп!» сменились новыми криками:
— Домой! Мы возвращаемся домой!
Евдокию это совершенно сбило с толку.
— Что они все кричат, Крисп? Почему мы возвращаемся домой? Разве мы не дома?
— Нет, глупышка, папа и мама говорят о том месте, где наш настоящий дом.
— А-а! — Сестренка если и помнила Видесс, то очень смутно. — А какая разница?
— Там… — Крисп и сам не мог этого определить после трех лет, прожитых в Кубрате. — Там лучше! — наконец решительно заявил он.
Евдокию, похоже, удовлетворил такой ответ. Что же до Криспа, то он сомневался, правда ли это. Его собственные воспоминания о жизни с южной стороны гор тоже были довольно туманны.
Кубраты, казалось, так же спешили отделаться от своих видесских пленников, как прежде спешили пригнать их в Кубрат. Евдокия не поспевала, и порой отец нес ее на руках, хотя она этого стыдилась. Крисп прошагал все три дня нелегкого марша на своих двоих, только на подошвах у него вздулись волдыри, и спал он каждую ночь как убитый.
В конце концов они и еще сотни пленников достигли широкой и ровной долины. Крисп, оглядев ее наметанным взглядом, решил, что земля эта более плодородна, чем в его деревне. Он увидел также несколько огромных и роскошных юрт, а вдали — стада, главное достояние кубратов. Это объясняло, почему землю здесь не возделывали.
Кочевники затолкали видессиан в загоны наподобие тех, где крестьяне держали коз. Вокруг расставили стражу, чтобы никому не пришло в голову перелезть через забор и удрать. Ликование толпы начало сменяться страхом.
— Нас и правда выкупают? — крикнул кто-то из пленников. — Или продают навроде скота?
— Не боись! Большая церемония назначена на завтра, — прокричал в ответ кубрат, говоривший по-видесски. Забравшись на забор, он показал вперед:
— Смотри сюда! Там палатки видессиан с императорским флагом. Так что на сей раз все без обмана.
Крисп поглядел в ту сторону, куда указывал кочевник, но доски забора не давали ничего разглядеть.
— Подними меня, пап!
Отец, кряхтя от напряжения, посадил мальчика на плечи. Рядом с юртами, которые Крисп увидел раньше, и впрямь стояло несколько квадратных палаток. А подле одной из них хлопал на ветру небесно-голубой флаг с золотым восходящим солнцем.
— Это флаг Видесса? — спросил Крисп. Он, хоть убей, не мог вспомнить, как тот выглядел.
— Да, это наш флаг, — ответил отец. — Сборщик податей всегда показывал нам его, когда являлся в деревню. Должен признаться, сейчас я больше рад его видеть, чем тогда. — Он опустил Криспа на землю.
— Дайте и мне посмотреть! Моя очередь! Дайте мне посмотреть! — запищала Евдокия. Фостий вздохнул, потом улыбнулся. И поднял свою дочь.
* * *
Назавтра пленников покормили куда лучше, чем по пути к долине: жареной бараниной и говядиной с большим количеством плоских пшеничных лепешек, которые кубраты пекли вместо дрожжевого хлеба. Крисп наворачивал, пока живот чуть не лопнул от счастья, а потом запил мясо, надолго присосавшись к кожаному бурдюку с кобыльим молоком.
— Интересно, что это за церемония, о которой говорил дикарь? — сказала мать.
— Да, хотелось бы видеть побольше, — согласился отец. — В конце концов, не будь нас, никакой церемонии бы не было. Несправедливо держать нас в загоне, когда там творятся такие дела.
Чуть позже кубраты выпустили крестьян из загона.
— Сюда! Сюда! — кричали кочевники, знавшие по-видесски, подталкивая толпу к юртам и палаткам.
Крисп заметил дикаря, на которого он наорал в день пленения, а потом в день освобождения. Кубрат вглядывался в толпу крестьян, проходивших мимо. Взгляд его остановился на Криспе. Кочевник ухмыльнулся.
— Хо! Юный хаган, а я тебя ищу. Ты пойдешь со мной — будешь участвовать в церемонии.
— Я? Но почему?
Говоря это, Крисп, однако, немедленно начал выбираться из людского потока навстречу кубрату.
Всадник, на сей раз пеший, взял его за плечо, как порою делал отец.
— Хаган Омуртаг — он хочет, чтобы кто-то из видессиан говорил с посланцем империи от имени всех пленников, стоя в магическом круге, пока посланник заплатит за вас золотом. Я рассказал ему о тебе, о том, какой ты смелый. Он говорит — ладно, пускай.
— Ух ты! Ничего себе!
Возбуждение боролось в его душе со страхом. Хаган Омуртаг в представлении Криспа был девяти футов ростом, с зубами, как у волка. А посланник Автократора, казалось ему, должен быть еще чудеснее: высокий, красивый, настоящий герой в блестящей кольчуге с огромадным мечом…
Действительность, как это обычно бывает, оказалась куда прозаичнее. Кубраты соорудили небольшой помост из шкур, натянутых на деревянный каркас. Ни один из четверых человек, стоявших на помосте, не был девяти футов ростом, и ни один не носил сверкающей кольчуги. А потом кочевник поднял Криспа, и он тоже очутился на помосте.
