Так что не думайте, что кухарка говорила о моем ребенке! Иначе обижусь. Ведь при длительной практике любовных похождений я наловчился стопроцентно гарантировать отсутствие последствий для моих пассий. То есть никаких округлых животиков, тошноты по утрам, чрезмерного поглощения селедки с медом – и розовощеких младенцев в пеленках под занавес пьесы. Как только заделаю кому-нибудь детишек – мигом репутация превратится в пшик. А репутация у меня – о-го-го! – «профессиональный ловелас и бабник», как судачат обо мне в определенных кругах.
Детей у меня нет! Зато есть Малыш.
Малыш – это дрянной, несносный, невоспитанный, злобный, каверзный, назойливый и беспринципный фамильный демон. Когда-то он сошел с ума вместе с прежним владельцем дома и убивал всех жильцов. Мне удалось разоблачить его пакости, но как-либо воздействовать на бестелесную сущность я не смог. Фадем переродился, выздоровел и превратился в мою потустороннюю копию.
Сейчас фамильный демон еще очень маленький и практически ничего не соображает. Он считает меня своим отцом и пытается всячески мне помочь. Впрочем, пользы от Малыша пока намного меньше, чем вреда. Фадем умеет только управлять этим домом, частью которого является. Причем управлять по-детски. Он может крушить посуду, двигать доспехи, стучать оконными створками и дверями. Вот такая помощь.
Большинство времени «ребенок» предпочитает находиться у себя в комнатке. То есть в маленькой детской на чердаке: кроватка, ночной горшок с музыкальным механизмом, картинка с изображением моего дома на потолочной балке и загадочная стела со странным рисунком.
А иногда Малыш желает гулять! И такие дни – самые кошмарные периоды моей жизни.
– Лумиль, не хочешь ли вооружиться детской коляской и отвезти Малыша в парк у Черного озера?
Моя попытка защититься не увенчалась успехом. Леприкон заслонился скрещенными ручонками и сделал шаг назад.
– Простите, господин, – взмолился он. – Мне сегодня надо бачок сменить в седьмом сортире, н-да.
– Может, ты, Сульма, пойдешь с Малышом? – попытался я еще раз. – Ему не помешает женское внимание.
– Ага, – для вида обрадовалась кухарка. – Внимание утром к завтраку, в обед – к обеду, а вечером – к ушину. И еше не считая двух-трех сотен вниманий в течение всего дня, когда ребенок изволит откушать десертов, поиграть старыми сундуками и пошвыряться кирпичной кладкой.
– Понял, – угрюмо ответил я.
И пошел к Малышу. Спинным мозгом чувствовал, что в затылок мне смотрят две пары сочувствующих глаз.
– И зайдите на Потусторонний базар, – донеслось мне вслед. – Уш не пошалейте нескольких слитков на десяток виверновых яиц. Не то на ушин будет паркет в известковом соусе!
Слитков в моем кармане оставалось как раз на десять яиц виверна. Больше ни на что. Моих домочадцев ожидала медленная голодная смерть. Если до того времени нас не прикончит фамильный демон. Эх…
Вывезти ребенка на улицу иногда ничуть не легче, чем уложить его спать. Если Малыш решил поозорничать, то приходится изрядно повкалывать, чтобы, по крайней мере, вытурить его с чердака. Он бегает по комнате, швыряется обломками мебели, сквернословит и вызывает премерзкие заклинания. Например, как это…
– Ах ты!.. – задохнулся я, когда мне в лоб ударился смердящий комок какой-то наколдованной гадости.
– Папка – вонючка! – радостно завопил Малыш, топоча маленькими ножками по дубовым доскам. – Папка – смердючка!
– Пошли, Малыш, – с трудом воздерживаясь от яростного крика, взмолился я. – Ты ведь хотел гулять.
Магическая гадость стекала по моему лицу, набивалась в ноздри. Глаза щипало, как от чесночного сока.
– А теперь никуда не пойду! Не! Пойду-у-у!
Фамильный демон пнул меня в колено и стремительно влез под кроватку. Встал на четвереньки и лукаво выглянул из своего убежища. Я отчаянно ругался и потирал ушибленное место.
Ну кто поверит, что эта мелкая ходячая проказа – частичка моей сущности? Разве что Юласия, моя бывшая жена. Она всегда говорила, что имя Ходжа вызывает у нее ассоциации с небольшим стихийным бедствием. В этом есть малая толика правды.
Я стоял на чердаке, в центре комнатки Малыша, прислонившись к разрисованной стеле. Каменюка да детская кровать – единственное, что оставалось на своем месте. Остальные предметы интерьера с воем кружились под крышей. Ночной горшок расплескивал содержимое в опасной близости от моей макушки. Старые диваны и сломанные тумбочки завязали драку, постукивая кривыми ножками. Протухшее белье, кто знает когда выброшенное на чердак, хлопало многочисленными рукавами и полами, изображая грязных нахохленных птиц. Осколки Зерцала душ дребезжали в тусклой раме и тоже норовили летать. Меня ожидали сотни порезов на лице, сумей они высвободиться из антикварного трюмо.
Везде витала пыль и обрывки истлевшей одежды.
– Малыш, – взмолился я, морщась от непривычности последующих слов, – папа хочет с тобой погулять. Иди к папе.
– Папка – дурак! – прострекотал фамильный демон, поглубже залезая под кровать. – Не хочу гулять! Хочу веселиться!
Подтверждая его слова, на меня внезапно помчался платяной шкаф. Он на бреющем полете просвистел надо мной и с треском врезался в покатые внутренности крыши. Загрохотали балки перекрытия, взвизгнул магиталлический остов оранжереи. Из кухни донесся испуганный вскрик Сульмы. Там зазвенели бьющиеся тарелки.
– Ладно, – пошел я на ловкий трюк. – Не хочешь на улицу – сиди здесь. А я ушел в парк.
– Ну и иди!
Чердачная дверь гостеприимно распахнулась и ударилась о стену. В окутанном пылью проеме она показалась мне плотоядной пастью Тринадцати кругов. Или Страшного судилища, в крайнем случае.
Я пожал плечами и пошел к двери. У моего затылка пролетел обломок ручки старой швабры.
– А ты сиди себе и пыль глотай, – грубо бросил я озорнику.
– Папка – дурак! – повторил фамильный демон. Очень насмешливым тоном.
Я скрипнул зубами, но все же удержался от того, чтобы броситься к кровати и надавать паршивцу по зеленым ползункам. Имелся другой план, более изощренный.
Когда ухмыляющаяся рожица Малыша пропала из виду, я осторожно шагнул в сторону от выхода. Не составило труда тихо спрятаться за железным сундуком без крышки и толкнуть ногой чердачную дверь. Створка захлопнулась, по лестнице покатился окаменевший тюк одежды. Шум должен был создать впечатление, что я спускаюсь на третий этаж.
Как и предполагалось, едва папа «убрался», фамильный демон успокоился. Мебель с грохотом опустилась на пол, шмотки и всякая мелочь улеглись на свои места.
Малыш, похихикивая, выбрался из-под кровати. Достал из карманчика ползунков белоснежный лист бумаги и огрызок карандаша. Положил бумагу на пол и принялся рисовать, высунув от усердия маленький раздвоенный язычок. В этот момент он действительно походил на меня. Такой же краснощекий, с прищуренными глазами и подрагивающим носиком – словно вынюхивает что-то.
