- Где госпожа? - спрашивает Макрайан.
Долорес не знает, где госпожа. Она сама хотела бы это знать. Ведь хотела же, правда? Делать ровно то, что велено, не больше и не меньше, день за днём, и хорошо знать своё место. Она что-то говорит, точнее, всё, что знает и даже то, что еле помнит... Исчезнувшая опека владетеля, внезапно открывшиеся ворота и мокрое шоссе, женщина в кофейне, изменившаяся за три года, почти неузнаваемая - и узнанная Долорес только по выжженному на плече зигзагу... развалины под Нью-Кастлом, никому не нужные, мёртвые, но кем-то защищённые снова... Ведь ему непременно надо знать, что с хозяйкой, и она расскажет... расскажет...
Наконец, Макрайан отворачивается и Долорес приходит в себя. В голове гудит, в животе образовался комок, и вот он начинает подниматься вверх и уже подкатывает к горлу. Она еле успевает отбежать в угол, и там её выворачивает наизнанку.
- Близзард следовало научить тебя пить, - говорит Макрайан, равнодушно созерцая заблёванный пол. - Ты что, испанка?
- Нет, - Долорес едва может выдавить это короткое слово. Ей кажется, что, произнеси она ещё хотя бы букву - и всё начнётся по новой.
- Тогда почему "Долорес"? - интересуется он.
Она молчит.
- Я задал тебе вопрос, - напоминает Макрайан, прикладываясь к бутылке.
- Нипочему, - неожиданно для самой себя брякает Долорес.
- Ответ неверный, - он отвешивает ей оплеуху. - Так почему "Долорес"?
- Иди к дьяволу, - невнятно говорит она, держась за щёку.
Страх куда-то исчезает, когда вопрос "истина где-то рядом" больше не актуален.
- Мы с тобой уже тут, красавица. У дьявола, и в самой заднице, - совершенно резонно говорит Макрайан - и на Долорес обрушивается стена мучительной боли.
Сколько это длится, неизвестно. Секунду или час спустя она обнаруживает себя стоящей на коленях и созерцающей красные капли, падающие вниз и разбивающиеся о грязный пол. Долорес со всхлипом втягивает воздух и ощущает на языке вкус собственной крови.
Вкус ответа на все вопросы.
- Ты так и не сказала, откуда взялась "Долорес", - слышит она. - Присобаченная к фамилии О`Греди.
- Первое имя было "Дорин". А второе мама придумала в честь девушки из бразильского кино, - да уж, шпиона из неё бы не вышло. Ладно, какого чёрта? Всего-то сказать своё имя.
- Дорин...
- Долорес, - перебивает она.
- Забудь. До восемнадцатого века людям было вполне достаточно одного имени - первого. Чем быстрее отучишься от человечьего дебилизма, тем тебе же будет лучше, - он начинает злиться. - Дорин.
- Долорес, - снова упрямо повторяет она.
Выясняется странная вещь: после Близзард-Холла - и после нескольких лет серьёзных опасений попасть в комнату с мягкими стенами - её, оказывается, не так-то легко напугать.
- Я буду пороть тебя до тех пор, пока кожа не начнёт слезать со спины клочьями, - тихий голос Макрайана становится похож на рычание. - До тех пор, пока не выбью из тебя всю дурь.
- Может, лучше убьёте? Сразу? - советует Долорес, чувствуя, как леденеют щёки.
- Не так быстро, красотка, - говорит он, подходя совсем близко - так, что она чувствует запах виски и немытого тела. Долорес снова чуть не выворачивает, как вдруг она понимает, что сейчас произойдёт.
"Ну, нет, мистер наместник или как вас там, - думает Долорес, холодея от собственной наглости. - Произойдёт, но не потому, что ты сильнее, а потому что я так решила. Чем раньше - тем лучше".
Она встаёт и начинает раздеваться. Не отворачиваясь и задавив в себе всякое представление о стыде. Что, в самом деле, может быть хуже того, что с ней уже случилось?! И не сейчас, не сегодня, а в тот день, когда она по дурости и безденежью притащилась на собеседование в шикарный "Хилтон".
- Какого чёрта ты делаешь? - спрашивает Макрайан.
- Такого чёрта, какого вы от меня хотите, - Долорес как раз заканчивает стягивать джинсы и оглядывается в поисках места почище, чтобы сложить туда одежду. Смерть смертью, насилие... значит насилие, но она не собирается позволить своим вещам превратиться в кучу грязных тряпок. Даже в том случае, если надеть их снова ей уже не грозит.
Её настигает новая оплеуха такой силы, что она мигом оказывается на полу. Долорес вскрикивает и пытается загородиться, ожидая, что сейчас её изобьют до полусмерти. Милорд Уолден, как и хозяйка, всегда предпочитал делать это руками. Пальцами чувствовать чужую боль, ощущая на коже чужую кровь. Они никогда не боялись запачкаться. Куда уж больше.
- Мне не нужны бастарды, - хмуро говорит Макрайан. - Одевайся. Живо.
- Вы никогда не делали это с женщинами? - в лоб спрашивает Долорес, успев подумать, что уж теперь-то ей точно суждено быть прибитой на месте.
- Хочешь сказать, с человечьими девками, которые полчаса спустя превращались в фарш? - он с таким ожесточением швыряет ей одежду, что материя хлещет по коже, словно плеть. - Ты так жаждешь стать фаршем?
- Нет. Я жажду истины, - кажется, она уже в состоянии шутить.
Макрайан хватает её за плечи и встряхивает, как тряпичную куклу. Если так пойдёт дальше, у неё попросту отвалится голова.
- Слушай сюда, Дорин, и запоминай, - начинает Макрайан. - Ты собственность. Собственность владетеля, равного мне. Нельзя. Трогать. Чужую. Собственность. Это дурной тон.
- Долорес. Вы только что два раза отвесили мне пощёчину, - мстительно напоминает Долорес. - Не говоря уже про то, что промыли мне мозги.
- Дорин. Не развалишься, - говорит Макрайан и отворачивается.
Что за чёрт? Ей кажется - или он и впрямь считает, что не так уж и прав?
- Долорес. Вы тронули чужую собственность, - алкоголь и адреналин быстро испаряются и она начинает замерзать, но, тем не менее, продолжает упорно твердить своё имя.
- Дорин. Которую сюда никто не звал, - бурчит Макрайан.
- Долорес. Так да или нет? - кажется, желание знать ответы превращается в манию, - думает она с сарказмом.
- Дорин. Да.
- Долорес. И как с этим быть?
- Дорин. Я был неправ, - ей мерещится, или он скрипнул зубами? - Но, если ты не закроешь рот, клянусь, я сделаю это снова.
Она ослышалась? Какой прогресс для милорда-волосатые-штаны! Ленного владетеля кучи камней! Оказывается, он знает, как это произносится?!
Ладно, у неё тоже хватит ума, чтобы замолчать. Слишком странный был сегодня день.
- От ревматизма помогают кольца из ручек гроба, но второго персонально для тебя у меня нет, - Макрайан стягивает с себя меховую доху, заляпанную бурыми пятнами, и кидает ей: Долорес трясётся уже от холода, сидя на полу. Жизнь продолжается, хоть и снова где-то в нигде и в никогда. На восток от солнца, на запад от луны.
