Нас предали и взяли в плен. Полторы с лишним сотни человек разоружены и упрятаны под замок. И что с нами сделают догадаться нетрудно. Пора брать инициативу в свои руки. Перво-наперво надо избавиться от конвоиров. А вот, кстати, и вполне подходящая, достаточно крутая, крутая лестница.
Я как бы невзначай подставил ногу одному из стражей, тот не удержался и полетел вниз, грохоча доспехом по ступенькам. Второй успел наполовину вытащить из ножен меч прежде чем я отправил его следом. Затем уж спустился и я, как раз когда конвоиры наконец сумели подняться на ноги, при этом безнадёжно запутавшись в ножнах своих же мечей. Ударом ногой в подбородок я, как учили, сломал шею первому, но второй всё же сумел кинуться на меня, потрясая для храбрости мечом. Я без труда поймал его запястье и бросил через спину обратно на лестницу, отчётливо услышав как хрустнули его позвонки при ударе о "рёбра" ступенек. Больше страж уже не шевелился.
Затащив обоих в ближайшую подсобку, где хранились мётлы, вёдра и прочий инвентарь, я разжился скверно сбалансированным мечом плохой стали и, на удивление, не в пример хорошим баделером халинской ковки, каким очень удобно "снимать" часовых.
Итак, я вновь в своей стихии — это придавало сил, можно сказать даже окрыляло.
Кристобаль был наёмником немолодым и опытным. Ему не раз приходилось стоять ночную стражу — в лагере ли, на стенах осаждённой крепости или, как сейчас, на башне замка — и всегда он делал это хорошо, вовремя поднимая тревогу, первым вступая в бой, не раз бывал ранен, а как-то трое суток провалялся в провонявшей кровью, гноем и смертью палатке, однако сумел выкарабкаться и удержаться на этом свете.
Невольно поёжившись от неприятных воспоминаний, Кристобаль прислонил свой адрандский вуж к зубцу стены и потянулся, предвкушая славный отдых в караулке, стакан обжигающего глинтвейна… Размышления его были прерваны хлопком мощных крыльев, Кристобаль не раз слышал такие на полях сражений, их издавали крылья гиппогрифов (иначе пегасов) — крылатых коней с юго-востока континента. И вот уже на зубцы стены взлетел могучий белоснежный жеребец о двух крыльях того же цвета довольно внушительного размера, он гордо вскинул красивую голову и капризно топнул копытом, словно приказывая им любоваться. Засмотревшись на него Кристобаль даже не заметил короткого взмаха здоровенного эспадона, пегас в этот момент взвился на дыбы, сложив крылья, чтобы не попали под удар. Кристобаль сквозь багровую дымку успел разглядеть всадника в лёгком доспехе, сидевшего на спине гиппогрифа.
Ромео да Коста дружески похлопал своего пегаса по шее и спрыгнул с седла, приторочив эспадон обратно к одной из высоких лук. Он позабыл счистить кровь с клинка и она запачкала белоснежную шкуру животного, от чего гиппогриф брезгливо вздрогнул всем телом.
— Прости, дружище, — Ромео снова погладил скакуна, — совсем забылся. После дела я вычищу тебя — сверкать будешь. А пока лети к нашим, Сигнал, вперёд!
И гиппогриф спланировал со стены, как нельзя лучше оправдывая своё имя. А Ромео проверил легко ли выходит из ножен новомодный эсток и двинулся по стене в направлении ближайшего к замковым воротам спуска, кивком приветствуя четверых воинов, взобравшихся на стену немногим позже него, также "сняв" часовых.
У ворот стражу несли как раз пятеро еретиков. Первый словно почуял опасность, повернулся к Рыцарям Креста, поднимая вуж в оборонительную позицию. Но Ромео опередил его. Звякнул о лезвие вужа клинок эстока, отбрасывая его в сторону. Молниеносный выпад дагой в горло — еретик падает на землю. На Ромео кинулись остальные, не добежал ни один. Двое рухнул с адрандками в черепах — работа эребрийца Эрика. Горло третьего прбил метательный кинжал. А за спиной последнего словно из ночной тьмы матерелизовался беловолосый человек, лицо которого скрывал фиолетовый шарф Скорбящего — церковного асассина. Короткий тычок мизерикордом в глазницу — и страж мягко оседает на землю.
Механизм подъёмного моста давно пришёл в негодность, а сам мост едва не пустил корни в землю по ту сторону рва. Зато ворота и литая решётка содержались в идеальном состоянии, что с лихвой компенсировало первое упущение. Ничто нигде не скрипнуло и не застопорилось, когда диверсанты поднимали решётку и открывали ворота, фиксирующие брусья безропотно легли в пазы, а по обомшелым доскам уже не подъёмного моста стучали подкованные сапоги Кровавых клинков.
— Похоже успокоились, — протянул Сето, прислонившись к двери и приникнув к ней ухом. — Один на страже остался, топчется с ноги на ногу.
— Отлично, — кивнул Мадибо. — Отойди-ка, Сето. — И он изо всех сил врезал ногой туда, где по его прикидкам располагался засов, запирающий дверь.
Их разоружили и загнали в здоровенную кладовую, спешно очищенную от всякого хлама. Никакой специальной тюрьмы в Кастель Муньосе не было, что облегчало рыцарям мира побег.
Дверь не выдержала и пары могучих ударов, оглушительно хлопнув о стену, настежь распахнулась с жутковатым треском. Страж от неожиданности выронил свой вуж — и тут же на его лице сомкнулись чёрным пауком пальцы Мадибо, под ними его лёгкий шлем-шапель смялся словно бумажный — уж очень плоха была сталь. И лишь ноги незадачливого охранника мелькнули в воздухе, выписывая невероятные кренделя.
И у Сиднея Лосстарота с Джоном Хардином появился внутренний враг.
* * *
Я шагал по коридорам замка, размышляя куда первым делом податься — к арсеналу или же комнаты, где сидели Луис, Лучия и клирики. И всё же остановил свой выбор на арсенале — с оружием я буду чувствовать себя гораздо лучше, да и освобождать боевых товарищей куда сподручнее.
Но до арсенала, куда унесли наше оружие, я добрался не так скоро. Меня опередили. Ещё издалека я услышал шум схватки и звон клинков и сбавил шаг. Сначала надо разобраться, что удалось мне вскоре. С двух сторон врага теснили воины, ведомые Мадибо, с одной стороны и Рыцари Креста — с другой. И всё же я не спешил вмешиваться — и, как позже выяснилось, правильно сделал.
Когда последний солдат упал на застеленный тростником пол, Мадибо со смехом протянул рыцарю Церкви, замаранную кровью лапищу, но тот, вместо того, чтобы пожать её вонзил в грудь келима свой меч, вогнав по самую гарду. Обернувшись, чтобы освободить узкий клинок, он дал своим людям знак атаковать — и я узнал его. Ромео да Коста. Кровавый клинок мало изменился со времён осады Магбура, лишь лицо стало жёстче и в глазах поселился холодный огонь. Вешатель не отставал от своих подчинённых в избиении — иначе не скажешь — моих друзей и боевых товарищей. Рыцари мира были почти безоружны, лишь кое-кто держал руках мечи, вужи с обломанными для удобства древками и корды, отобранные у стражей, но оказали яростное сопротивление, унеся за собой на свидание с Господом достаточно верных слуг Его. А я наблюдал за этой кровавой бойней из-за угла и не вмешивался, понимая, что мой меч ничего не решит, но в те страшные минуты я молча поклялся, что ни одному Рыцарю Креста, мордовавшему в ту ночь моих друзей, не уйти от смерти.
