Под вечер устроили что-то вроде пирушки. Пили привезенное королем вино да местную брагу, угощались подношениями, которые привезли мокрогорские старшины. Ингви снова предпринял попытку расспросить о пришельцах. Но и выпивка не разбудила в фермерах ни памяти, ни любопытства.
— Что ж, — подвел итог король, — придется съездить поглядеть на этих… новеньких…
Оказалось, что ехать придется довольно далеко. Пришлых не пустили близко к жилью, держали в стороне. Опасались воровства, конечно. Сперва, пока разобрались, боялись, что странные оборванцы станут всячески озоровать, но те были совсем смирными и робкими, однако всегда готовы стянуть любую оставленную без присмотра вещицу — даже самую, что ни есть, ненужную дрянь. На то, какие пришельцы вороватые, мокрогорцы жаловались королю частенько. Именно эта черта пришлых особенно занимала крестьян.
— Так что, ваше величество, — подвел итог старший мокрогорец, — живут себе эти людишки. В сторонке, стало быть. И нам спокойнее, и им, опять же, тихо да укромно. И пускай, раз уж они такие боязливые.
— Ладно, проводите меня к ним. Сам хочу поглядеть.
— Отчего ж не поглядеть, проводим, покажем. Эх, жалко ваше величество не зимой пожаловали. Нам бы еще лесу побольше заготовить. Так оно славно мечом вашим выходило.
Ингви не удержался, стал хохотать, а Никлис встрял:
— Но-но! Ты, слышь-ка, думай, чего болтаешь! Будет тебе его королевское демонское величество мечом за так махать! Нашел себе дровосека…
— А я чего ж, я бы разве за так? — крестьянин был искренне удивлен. — Я бы со всем превеликим удовольствием стол накрыл, покушать, выпить… Разве же за так?
— Ладно, лучше выпьем! — примирительно объявил король. — Ну а завтра — на новеньких глядеть!
* * *
Наутро Ингви, сопровождаемый полудюжиной старшин, отправился на юг, туда, где обосновались пришельцы. Конвой углубился в горы. Здешние хребты были невысоки и пологи, широкие склоны густо поросли хвойным лесом. Дорога петляла по долинам, огибая скаты. Там, где тракт приближался к обрывам, громоздились груды камней, осыпавшихся с вершин. Через ручьи были переброшены мостики с аккуратными перилами. Местные поддерживали дорогу в хорошем состоянии, а почва здесь была каменистая, твердая — так что, несмотря на весеннюю распутицу, фургоны продвигались достаточно бодро. Тем не менее, странствие по владениям мокрогорцев заняло большую часть дня. По пути остановились пообедать в доме одного из старшин.
Наконец ближе к вечеру, когда распухшее красное солнце уже ползло по гребню невысоких гор, провожатые торжественно объявили, что уже скоро.
Пришлые расположились в широкой холмистой долине между отрогов, поросших лесом. Ингви оглядел стойбище чужаков с перевала. Несколько десятков конических палаток из шкур группировались неровным кругом, в центре — два шатра побольше. Неподалеку журчал ручей. Сейчас из-за талой воды поток поднялся, но летом он наверняка будет по колено в самом глубоком месте.
Кое-где громоздились кучи хвороста, в нескольких местах на кольях сушились шкуры. Между палатками и грудами хвороста расхаживали взрослые, носились детишки. Тут и там поднимались дымки. Караван заметили, дикари столпились между убогих жилищ и разглядывали гостей, указывая друг другу пальцами.
Когда конвой приблизился к кругу палаток, толпа выступила навстречу. Возглавляли шествие двое стариков. Один высокий, тощий, в грязных белых шкурах. На тощей жилистой шее — огромное количество ожерелий из зубов, когтей и тому подобного хлама. Седые волосы стянуты потертым шнурком. В руке — копье со здоровенным костяным наконечником.
Другой — напротив, с ног до головы укутанный в черные шкуры, опирался на посох, расщепленный сверху. В трещину был вставлен матово светящийся шарик размером немного побольше голубиного яйца. На голове у этого старца был колпак со свисающими краями, почти закрывший лицо, только смуглый нос торчит из тени. В отличие от долговязого спутника, этот был кривобокий, согбенный, приволакивал левую ногу и на посох опирался не для вида, а по-настоящему, из-за увечья. На шее этого деда также болтались бусы, но не когти и клыки, а камешки, кусочки кожи, а больше всего — раковин. Довольно необычно для жителей гор.
Соотечественники молча толпились позади, только дети перекликались и хихикали. Теперь стало видно, что все, без исключения, дикари выглядят изможденными и усталыми. Взрослых мужчины было очень мало, больше женщин. Да и детей, как показалось Ингви, среди дикарей маловато. Одежда варваров была из шкур, причем большей частью — сшита из небольших кусков. На крупного зверя, пожалуй, эти люди охотились редко. Во всяком случае, никто, за исключением вождя, не таскает ожерелье с клыками.
Ингви спешился и, сопровождаемый мокрогорскими старшинами, двинулся к предводителям странных людей.
Старик в белом с любопытством уставился на одежды Ингви, должно быть, прежде подобного не видал, а спутник его замер, тревожно поводя носом. Что-то в облике демона насторожило кривобокого старца.
Неожиданно для всех, в том числе и для того, что в белых шкурах, шаман повалился на колени, посох задребезжал по камням. Подвывая, то и дело тычась лицом в землю, старикашка пополз назад. Вождь с копьем покосился на него и тоже опустился на колени. Толпа дикарей попятилась, наряженные в шкуры варвары удивленно взирали на шамана…
Ингви прислушивался к причитаниям старикана и задумчиво гладил заросший подбородок. Ему показалось, что речь варвара отдаленно напоминает язык жителей Архипелага, а его самого старичок именует «защитником Великого Черного Угвана». Ну, защитник, так защитник — почему бы и нет?
* * *
Мокрогорцы и солдаты, сопровождавшие Ингви, с любопытством взирали на дикарей, их вовсе не удивляло, что с королем-демоном связаны всякие странные дела.
Ингви шагнул к чужакам, те попятились, даже белый старик с копьем. Ннаонна пристроилась рядом с демоном и поинтересовалась:
— Чего это они? Боятся тебя, что ли?
— Сейчас узнаем, — Ингви пожал плечами и, старательно припоминая речь островитян, обратился к вождю в белом. — Кто вы и откуда? И почему этот старик так странно себя ведет?
Рослый варвар с копьем поднялся с колен, покосился на спутника (тот успел отползти достаточно далеко) и заговорил. Его речь в самом деле напоминала язык островитян Архипелага, но звучала со странным акцентом, старик растягивал гласные и делал длинные паузы.
— Мое имя Ранвар, я глава народа аршванов, — объявил он. — Мой шаман признал в тебе защитника Великого Черного Угвана, того самого, что поразил Злого Несмышленыша и помог Великому победить в Главной Битве. Позволь пригласить тебя к моему костру, чтобы воздать почести и поблагодарить за спасение Мира!
