Сильно уставший Вячеслав Рыбаков останавливается и говорит:
— Не могу идти, все. Берем тачку.
— А деньги откуда? — вопрошает его не менее уставший Измайлов.
— У меня есть!
— Слушай, Слава, — мгновенно соображает Андрей Нариманович, — пошли до метро. Вдруг тебя пустят, тогда деньги пропьем!
— Пошли! — тут же соглашается Рыбаков.
На Интерпрессе-94 в одном из номеров сидят писатели четвертой волны, чинно пьют чай.
— Ребята, — говорит Михаил Успенский, — все, что мы пишем — это полное дерьмо, на котором когда-нибудь произрастет гений!
— Я уже произрос, — совершенно серьезно ответил Андрей Михайлович Столяров.
Я возвращался с Интерпресскона-98 в одной машине с Борисом Натановичем. Трепались о том, о сем, то есть ни о чем, потому что уже наговорились на коне. И я рассказал, что мой сын, проснувшись, еще не продрав глаза, включает компьютер и, пока он там грузится, успевает сходить в туалет и помыться.
— Знаете, Андрей, — ответил Стругацкий, — первый год, как я купил компьютер, я поступал точно так же.
На Интерпрессконе-97 Игорь Чубаха стоял пьяный в холле пансионата и бил о мраморный пол горшки с цветами, которые заботливо выращивает кто-то из персонала.
Приехав на Интерпресскон-98 на день раньше, оргкомитет расселился, разведал обстановку. Выхожу утром в день заезда ждать первых гостей. Подходит Валера Смолянинов:
— Ничего не замечаешь? — спрашивает.
— А что такое? — беспокоюсь я.
— Цветы-то ночью с подоконника предусмотрительно убрали!
На Страннике-98 знаменитые соавторы Юрий Брайдер и Николай Чадович (имеющие в жюри один голос на двоих) жили, соответственно, в одном номере гостиницы. После заседания жюри у Бориса Натановича Стругацкого Брайдер поехал в отель вместе с другими писателями, а Чадович отправился на вечеринку к Сидору.
— Ну, Чадович — гад, — вдруг в метро говорит Брайдер. — Наверняка же забыл ключ от номера у дежурной оставить! Ну, пусть только мне на глаза покажется, я ему устрою. Я теперь по его милости вынужден буду по коридорам болтаться!
Приехали в гостиницу, ключ на месте.
— Вот, сволочь, — негодует Брайдер, — и здесь обманул!..
Александр Больных после Интерпресскона-93 на следующий год приехал, но в пансионате не появился. На дверях висело объявление: «Кому нужен Больных, звоните Боровикову». Ниже повесили такое же объявление: «А кому он нужен?»
У Симецкого и Можаева день рождения в один день и как раз на Интерпрессконе.
Выхожу утром из лифта без четверти восемь и встречаю укоризненный взгляд Юры.
— Ну вот, — тоном ослика Иа-Иа обвиняет он, — и ты не поздравил меня с днем рожденья.
В ответ я пошел к Пирсу и тот крупными буквами распечатал объявление: «Не забудьте поздравить Семецкого с днем рожденья!!!»
После обеда усталый Юра боялся выйти из своего номера.
Изредка, не так часто как хотелось бы, я устраиваю домашние застолья с друзьями по какому-нибудь поводу, например выход новой книги, приглашаю близких друзей. Как правило приходит и моя родная сестра, на четыре года меня младше, раньше она жила на соседней улице. И вот когда Андрей Чертков впервые ее увидел, то (после трех часов угощения) решил проводить ее до дома. На все мои уговоры он не реагировал, на предупреждения, что она замужем — тоже. Тогда я сердцах соврал:
— Хорошо, провожай. Только учти, что она живет на Гражданке, полтора часа на транспорте.
— Предупреждать надо, — ответил Чертков и вернулся на свое место за столом.
Коля Калашников, седой библиотекарь из Новокузнецка, ярый люден и поклонник фантастики, на каждом Интерпрессконе просит отметить командировочные.
— Неужели провинциальные библиотеки сейчас оплачивают подобные командировки? — как-то раз подивился я.
— Нет, конечно, — признался он, — Я целый год экономлю от жены на обедах, чтобы приехать сюда, а ей говорю, что библиотека платит.
За первую свою книгу «Наследник Алвисида» часть гонорара я получил экземплярами. Взял пяток пачек на Интерпресскон и дарил всем, кого раньше знал.
— Спасибо, — сказал Коля Калашников. — У меня дома в шкафу стоит полторы сотни книг с дарственными надписями от писателей, но это первая книга, которую мне действительно подарили.
Широко известный в узких питерских кругах Геннадий Белов, перестал для меня существовать, как серьезный человек, после одного случая. Сейчас он уволился из Азбуки, но то, что он вновь когда-нибудь проявится (в том или ином качестве) я не сомневаюсь.
Когда я написал «Наследника Алвисида», то давал рукопись разным людям на предмет опубликования, в том числе и Белову, который тогда работал на «Центрполиграф».
Он позвонил мне и предложил приличную сумму гонорара. Я согласился (примерно в то же время мне предложили издать роман в «Лани», но гонорар был значительно скромнее). Гена отправился за авансом в Москву, заверив, что четвертого числа привезет мне деньги и мы подпишем договор.
Четвертого числа он не позвонил. Я пытался его найти, но безуспешно. Не позвонил он и четырнадцатого. Я подписал договор с «Ланью». И буквально на следующий день звонит Белов:
— Сейчас я привезу тебе оговоренный аванс.
Я объясняю, что уже подписал договор. Он в гневе, на что я пытаюсь огрызаться — ведь обещанный срок давно прошел.
— Я был в запое, и не мог позвонить, — безаппеляционно парировал Белов. — Но у тебя-то какие оправдания?
Даже если я не сделаю в жизни ничего более-менее достойного, мне уже есть чем гордиться. Когда Святослав Логинов писал своего «Многорукого бога далайна» я был первым читателем, причем читал в рукописи и маленькими кусочками. Наверное, не будет преувеличением, если скажу, что жил этим романом вместе со Славой.
И вот, когда роман близился к завершению, я спрашиваю:
— Слушай, а чего это в твоем романе вино пьют только вельможи?
— Так дерево туйвань редкое и плоды, из которого делают вино, дорогие, беднякам это недоступно, — терпеливо поясняет Святослав Владимирович, словно своему ученику на уроке химии.
— Подожди, но чавга у тебя есть?
— Есть.
— И горячие каменные авары, у которых сушат порох, есть?
— Есть.
— А что будет, если мякоть чавги поставить к аварам?
— Забродит.
— Так какого лешего твои изгои трезвенники?
И по страницам романа запахло перегаром от браги из чавги. Целиком мою заслуга, бью себя в грудь и горжусь.
