Рафи… Кроме него, никто так не пишет. Кроме него, никто не умеет так писать.
Письмо я вскрыл аккуратно: отлепил запечатанный клапан, вместо того чтобы просто оторвать, и осторожно ощупал все сгибы. Как-то Рафи прислал в уголке конверта лезвие, и я чуть не отрезал себе верхний сустав большого пальца. Нет, похоже, волноваться не стоит: на этот раз там всего лишь вырванный из блокнота листок. На нем совершенно непохожим на судорожные буквы обратного адреса, но, безусловно, принадлежавшим Рафи почерком (у него их несколько) было выведено послание, примечательное, помимо всего прочего, своей лаконичностью:
ТЫ СОВЕРШАЕШЬ ОШИБКУ ТЫ ДОЛЖЕН ПОГОВОРИТЬ СО МНОЙ ПРЕЖДЕ ЧЕМ СОВЕРШИШЬ ОШИБКУ ТЫ ДОЛЖЕН ПОГОВОРИТЬ СО МНОЙ НЕМЕДЛЕННО.
Я еще смотрел на письмо, не зная, положить ли его в карман или бросить в корзину, когда зазвонил телефон. Трубку я схватил совершенно машинально: задумайся я хоть на секунду, наверняка оставил бы ее на базе; зачем мне совершенно ненужный разговор?
– Мистер Кастор?
Голос мужской, довольно грубый, неприятный, е нотками недоверия. Тут же представился священник с Библией в руках, тычущий перстом в мое сердце.
– Да.
– Изгоняющий нечисть?
Захотелось соврать, но какой смысл? Никто не заставлял брать трубку, я сделал это добровольно, как сознательный взрослый человек.
Теперь у меня появился клиент.
Мертвые начали воскресать лет десять назад; то есть воскресать в таком количестве, что игнорировать их стало невозможно.
Пожалуй, можно сказать, что призраки были со мной всегда. Ребенком я видел их в любом более или менее тихом месте или при неярком освещении. Например, старика: он стоял посреди улицы и смотрел в никуда, а молодые мамочки катили – сквозь него коляски. Или девчушку, которая у всех на глазах легкомысленно кружила над качелями детской площадки, а кататься, так и не села. Однако для людей вроде меня никаких дополнительных проблем не возникает: чаще всего призраки держатся особняком, кормить или убирать за ними не требуется. В девяноста девяти случаях из ста мертвецы беспокойства не причиняют. Я научился никому о них не рассказывать и не смотреть в упор, если они привязываются ко мне и заводят разговор. Вот когда они заговаривают, действительно плохо.
Но на пороге нового тысячелетия что-то случилось: будто некий космический эквивалент безбашенного вандала взял и из чистого любопытства разворошил все кладбища мира.
В результате мертвецы полезли из могил словно муравьи. И, увы, не только мертвецы.
Объяснений не нашлось, если, конечно, не считать многочисленные вариации на тему «Человечество доживает последние дни, все эти знамения и чудеса были предначертаны». Очень достойный аргумент, как раз в тему. Христиане и иудеи утверждали: существует физическое воскрешение, а ведь именно так и происходит с некоторыми людьми. Однако во всем, что касается оборотней и иже с ними, Библия достаточно неопределенно, уклончиво высказывается о демонах, а о призраках вообще не говорит ровным счетом ничего, так что – как бы сказать помягче? – в объяснениях христиане и иудеи преуспели ничуть не больше остальных.
Теологические споры бушевали, словно лесные пожары, а под их дымовой завесой менялся мир: естественно, не в одночасье, а с медленной необратимостью солнечного затмения или впитывающихся в промокашку чернил. Обещанный конец света не наступил, но повсюду писались новые заветы и почковались новые религии. Для представителей моей профессии возникли головокружительные возможности карьерного роста. Даже карту Лондона составили заново, что для подобных мне стало самым сложным для восприятия новшеством.
Следует отметить, что родился я на севере, за двести миль от «Дыма»,[5] так что Лондон воспринимаю, как чужак, мелкими порциями данных, накопившихся за последние двадцать лет. Мысленно я представляю город клеткой разноцветных змей: оранжевую, переплетенную с зеленой и синей, как на развороте «Желтых страниц». В середине, там, где находится самая крупная змея, она же королевский питон, она же Темза, – так называемая нулевая зона. Призраки не в силах пересекать проточную воду, даже звук ее не любят. Демоны помладше и оборотни тоже к воде не приближаются, хотя это мало кому известно. В общем, река – место вполне безопасное, если только по какой-то причине специально не ищешь встречи с мертвецами.
Несколько улиц в любом направлении – главное, чтобы Темза скрылась из виду, – и попадаешь в город, считавшийся крупным населенным пунктом с тех самых пор, как в каменном веке Гог и Магог сидели на холмах и бездельничали. В разграбленном войной, разрушенном революцией, растерзанном пожарами и чумой Лондоне на каждого живого человека приходится по двадцать мертвецов, а в самой старой части города, то есть в центре, соотношение еще более угрожающее.
Вообще-то картина не такая мрачная, как кажется: далеко не все погребенные встают-из могил, некоторые спят себе спокойно. Большинство проснувшихся остаются на месте, а не бродят по миру, сея среди живых панический ужас. В основном призраки прикованы к месту гибели, за ним идет место похорон, что превращает городские кладбища в сущие трущобы. Зомби – духи пространственно еще более ограниченные, то есть ютящиеся в собственном мертвом теле, а что касается луп-rapy, то есть оборотней и подобных тварей… ну, к ним мы еще вернемся. Но порой призраки выходят погулять, гонимые любопытством, беспокойством, одиночеством, скукой, озорством, недовольством, злобой, заботой, страстью – то есть незавершенным делом, которое не дает спокойно ждать неведомо-далекого Судного дня.
Простите, я рассуждаю о мертвых так, будто они обладают человеческими чувствами и мышлением. Очень распространенная ошибка, У каждого профессионала на этот счет свое мнение. Призраки – отражения в кривом зеркале, искаженные отзвуки прошлых эмоций, залежавшихся дольше срока годности. Порой у них сохраняются проблески сознания, побуждающие на простые и решительные действия, но так бывает далеко не всегда. «Считать призраков людьми – большое заблуждение» – вот основное правило, которым руководствуются охотники за привидениями. Сентиментальный антропоморфизм – не лучшее качество в моей работе.
Осталось у призраков сознание или нет, тесное общение с ними может оказаться пренеприятным, а то и душераздирающим. В таких случаях нужны профессиональные борцы с нечистью: и официально работающие при церквях (в подавляющем! большинстве либо идиоты, либо фанатики), и – фринлансеры вроде меня, действительно знающие свое дело.
