Ознакомительная версия.
Итак. Главное — соблюдать осторожность. Двигаться тихо, крохотными шажками, всё время держась рукой за стену. Я никуда не спешу. Да нет, спешу, конечно. Спешу побыстрее отсюда выбраться. Но надо сдерживаться. Вдруг преступник всё-таки надумает воспользоваться коридором именно сейчас? К тому же темнота настолько полная, что зрение никак к ней не привыкнет.
И я стала потихоньку продвигаться. Ни на секунду не отрывала руку от стены. Постепенно осмелев, пошла быстрее. Коридор стал более резко спускаться вниз. Потом был поворот налево и — ещё через двадцать шагов — снова налево. Я поняла, что такой спуск фактически заменяет лестницу. Что, кстати сказать, в моей ситуации было весьма удачно. Если бы пришлось идти по ступенькам, мои шансы упасть возросли бы в несколько раз.
А затем впереди забрезжил свет. Сперва я обрадовалась, понадеявшись, что долгожданный выход близок. Но вскоре стало ясно: свет не дневной. Скорее где-то впереди горит факел. Поэтому я очень долго стояла, прижавшись к стене, готовясь к тому, чтобы осторожно выглянуть из-за очередного поворота. Людей не увидела: в коридоре по-прежнему было пусто. Но факел далеко впереди действительно горел. А спуск между тем прекратился. Вместо того, чтобы выбраться наружу, я попала на подземный этаж. Странно: не могу вспомнить, чтобы сюда вела хоть одна лестница.
По мере того, как я приближалась к пламени факела, осматриваться становилось всё легче. Постепенно я различила по правую руку пару зарешёченных дверей. Всё-таки не зря особняк напомнил мне замок. Видимо, когда-то здесь держали заключённых.
Я шла всё дальше. И уже была готова ускорить шаг, как вдруг услышала мужской голос.
— Кто здесь?
Вздрогнув, я остановилась. Сердце снова подскочило к горлу. Теперь я услышала шорох и негромкое звяканье, будто кто-то тряхнул решётку. И тут же раздался возглас:
— Пожалуйста, не уходите! Помогите! Умоляю вас, помогите!
Я замерла в нерешительности. Голос звучал хрипло, устало и одновременно отчаянно. Я позволила себе пару осторожных шагов и наконец увидела взывавшего к помощи. В одной из камер, вцепившись обеими руками в решётку, стоял мужчина. Высокий и очень худой, что подчёркивала откровенно висевшая на нём одежда. Молодой, но с сединой в волосах. Осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами.
— Кто вы? — спросила я, на всякий случай продолжая держаться от камеры подальше.
— Меня зовут Норрей Грондеж.
От удивления я бы, наверное, села, если бы только было на что.
— Но вы же умерли! — воскликнула я, и сразу же сообразила, что сморозила что-то не то.
— Как видите, не совсем, — невесело усмехнулся узник.
— И давно вы здесь оказались?
Если судить по внешнему виду, то давненько. Хотя одежда кажется вполне новой, пусть она ему и велика. Язык не повернётся назвать эти брюки и рубашку обносками. К тому же, немного успокоившись, я стала замечать сквозь прутья решётки различные предметы, как правило не размещаемые в тюремных камерах. К примеру, свет факела позволил мне разглядеть стул, несколько книг, гусиное перо с чернильницей и даже деревянный сундук приличных размеров. Похоже, кто-то постарался сделать заключение Норрея максимально комфортным.
— Пять лет назад, — послышался ответ.
Значит, с того самого момента, когда он якобы погиб, спасаясь от преследования.
— Кто же так с вами обошёлся?
Я всё никак не могла понять, что же произошло пять лет назад.
Снова горькая усмешка.
— Мой отец.
— Барон Грондеж? — изумилась я. Довольно странный поступок по отношению к собственному сыну.
— Он самый. Вы были с ним знакомы?
— Не совсем, — уклончиво ответила я, не желая вдаваться в детали. — Я только недавно впервые приехала в этот дом. Вы знаете, что ваш отец скончался?
— Знаю, — с грустью кивнул Норрей. — Наверное, в это трудно поверить, но мне действительно жаль. Он был хорошим человеком, хотя и не без странностей.
Последнее слово было произнесено с особой горечью. Молодой человек давал понять, что странности отца стоили ему чрезвычайно дорого.
— Может быть, вы расскажете мне, что случилось? — предложила я.
— Конечно, — согласился он. — Мне так мало приходилось с кем бы то ни было разговаривать за последние годы. Странно даже, что я не разучился говорить… Простите, не могу предложить вам сесть. — Он смущённо развёл руками.
— Ничего страшного, я вполне в состоянии постоять, — заверила я и для удобства прислонилась спиной к стене. Подходить ближе к камере я на всякий случай по-прежнему не торопилась.
— Насколько я понимаю, вы не в первый раз услышали моё имя, — заметил Норрей. — Стало быть, что-то слышали о моей истории?
— Да, — осторожно подтвердила я, — однако, признаться, мне было очень сложно определить, где в этих рассказах правда, а где вымысел.
— О, готов отдать руку на отсечение, что вымысла там значительно больше! — рассмеялся он. — Вы знаете, что меня обвинили в поклонении Орэнду?
— Да, я об этом слышала.
— Это самое нелепое обвинение, какое только возможно придумать. — Лицо юноши исказила гримаса, будто он испытал приступ боли. — Только сумасшедший может поклоняться Орэнду, да и таких безумцев наверняка давно не осталось. А священнослужители всё продолжают упорно их ловить. Не все, конечно. Есть среди них вполне адекватные люди. Но здешний священник оказался просто-напросто одержим этой идеей. Не знаю, по какой причине он выбрал в качестве своей цели именно меня. Возможно, меня оклеветали, а может быть, на него просто нашла какая-то блажь. Так или иначе, это обвинение оказалось для меня полной неожиданностью и, конечно же, шоком. Я очень испугался. Я ведь был совсем ещё мальчишкой. И первым делом, не раздумывая, бросился за помощью к отцу.
— И что же отец?
Даже сейчас по прошествии стольких лет, во взгляде Норрея читалась растерянность.
— Отец? Он поверил обвинениям храмовников. Самый близкий мне человек, знавший меня всю жизнь. Взял — и поверил. И пришёл в ужас. Как же так? В такой порядочной семье, у отца, который придерживается таких строгих правил — и такой ребёнок. — Норрей опустил глаза и тяжело вздохнул. — Он всё-таки не забыл, что я — его сын, и сдавать меня храмовникам на растерзание не стал. И на том спасибо. Не знаю подробностей, каким-то образом ему удалось обставить всё так, будто я разбился насмерть, пытаясь уйти через горы. Выдал за меня изуродованный труп какого-то бедняги, с которым у нас было схожее телосложение.
— А вас он запер здесь?
— Да. Не мог же он оставить на свободе кровожадного убийцу! — с грустной иронией заметил Норрей. — Он приказал замуровать проход на этот этаж, якобы за ненадобностью. Оставил только один потайной вход. Обо мне знал только он и одна преданная служанка.
Ознакомительная версия.
