— Ты не слуга Бездны…
— Почему же?
— Она в тебе… внутри, — восхищенно шептал мастер, — ты сам — Бездна. Что может быть нужно такому, как ты?
— Всего лишь отомстить.
— Мне? Спасти этот мир?
Я расхохотался.
— Причём тут мир? Если будет необходимо — я отдам его Бездне. Преподнесу, как драгоценный дар, со всеми жителями. Нет, только моё прошлое. Ведь за все нужно платить. Просто иногда приходится долго ждать возможности забрать то, что принадлежит тебе по праву. Да… Эрик, я действительно мечтал о том дне, когда тебя убью. И он уже давно прошёл. Возможно, это не достаточная плата, но у тебя ещё будет шанс отдать свой долг. Скажи, тёмный мастер, что ты хочешь? О чём мечтаешь? Только попроси…
Эрик сглотнул.
— Если скажу да — подарю свою душу Бездне…
— Но она останется с тобой. Хотя, поверь, без неё было бы куда проще. Так что ты ответишь?
— Я согласен служить тебе просто так, без оплаты. Не хочу заключать сделку с Бездной, в которой буду иметь выгоду. Боюсь, подобная глупость по стоимости окажется куда больше того, что я могу попросить взамен. Только не забывай хоть изредка утолять мое любопытство.
Тёмный мастер опустился на колени и склонил голову. Нет… уже не тёмный мастер, не кошмар моей прошлой жизни — всего лишь покорный чужой воле слуга.
Моей воле…
Эрик улыбнулся.
— Но я повторю вопрос — кто ты? И почему я должен тебя знать?
Сам рассказ не занял много времени — от него и так остались жалкие крохи, чтобы отвлекаться на пояснения и детали. Зачем? Мастер спросил меня: встречались ли мы раньше. Я ответил ему — да, в прошлой жизни. И да, я вернулся потому, что мне ещё не отдали все долги. Сказать это оказалось просто. Даже слишком. После чего я добавил немного подробностей.
Мастер не мог причинить какой‑либо вред, лазеек не было. А мне как воздух необходим надежный слуга: свежий взгляд на старые проблемы, которые было бы неплохо не просто решить, но и сделать это изящно. Девеан, кого бы он ни играл, оставался псом Алевтины, и я подозревал, что каждый мой шаг, решение, вывод — тут же доводились до её сведенья. Возможно, надзиратель должен был направлять меня. Я во многом уступаю творцу, и уверен, если она захочет манипулировать мной — я не смогу сразу осознать этого.
Вопрос в том — захочет ли? То, что я успел узнать о ней, говорило в пользу, что Пресветлой матери куда интереснее играть с куклами, когда те знают о своем настоящем положении.
— Теперь ты мстишь, господин?
Эрик уже поднялся с колен, смотря на меня совсем по — другому. Новое слово далось ему с заметным трудом, заставляя запинаться и упрямо хмуриться.
Иногда смерть не становится достойной наградой врагу. Ведь не зря говорят: каждому своё. Если человек не боится смерти, его наказывают жизнью. Если он привык повелевать — ставят на колени. Мастер гордился своим положением, не признавая над собой никого, кроме безумной госпожи. Ему пришлось пересмотреть свои взгляды. Ведь теперь он знал, что существует сила страшнее смерти — Бездна, которая может в любую секунду вырваться на свободу, стоит чуть ослабить контроль.
— Мне не остаётся ничего другого, Эрик. Если перестану ставить перед собой цели и двигаться к ним — все потеряет смысл. Остановлюсь и не смогу сделать ни единого шага — не захочу. Но я заключил договор и больше не принадлежу себе. А значит, пока есть время, могу успеть сделать хоть что‑то, что в моём сознании будет ассоциироваться с удовольствием. Одно дело родиться без души — тогда мир воспринимается иначе и никаких альтернатив не остается. И совсем другое, когда её отбирают насильно. Человек, ослепший в результате глупой случайности, всё равно продолжает видеть яркие картинки: солнце, дом, лица любимых людей. Так и я помню, что значит слово — "чувствовать"… — сознание продолжает работать на ассоциациях, анализируя происходящее.
— Тогда я ещё больше не понимаю, зачем тебе это… — покачал головой Эрик, — ты говоришь, что был спасителем, что убил меня. Если не смотреть тебе в глаза, то рядом со мной стоит безумно уставший мальчик — обычный, смертный человек. Если ты помнишь, если ассоциируешь, то не проще ли отвернуться и уйти? Этот мир принёс тебе только боль, так не береди память, путешествуй по другим мирам — они все открыты для тебя. Зачем вместо того, чтобы попытаться что‑то исправить, ты делаешь всё, чтобы сорваться с последней ступени в Бездну? Ты странный, господин.
— Обычный смертный мальчик давно мертв. Они убили его… Теперь есть только монстр, которому не нужны ни другие миры, ни забвение, ни прощение. Да, когда‑то я мечтал о смерти. И умер. Я давно мёртв, и мне больше нечего терять. Сначала я расплачусь с этим миром, а потом примусь за тех, что решили, что Бездну можно сковать договором. А ты, Эрик, поможешь мне в этом…
— Буду рад, господин, — по — детски счастливо улыбнулся тёмный мастер.
— В таком случае мне пора, пока остальные не хватились своего лорда — спасителя… — я уже повернулся к двери, как меня догнал ещё один недоуменный вопрос мастера.
— Ответь, зачем ты путешествуешь с ними, если собираешься убить? Это игра?
Да, я ожидал этого вопроса и хорошо, что появился повод на него ответить…
Когда‑то:
Если сначала изменения практически не были заметны, то сейчас…
Впрочем, неконтролируемые приступы и кошмары прекратились. О том, что во мне находилась часть тёмного мастера, ничто не напоминало. Иногда я подолгу размышлял, что же заставило его успокоиться. В какие‑то моменты я был готов поверить, что после стольких припадков Эрик смог бы перехватить управление над моим сознанием — ведь у него замечательно получалось манипулировать людьми.
Очень часто я видел во снах воспоминания из его детства. И в них тёмноволосый синеглазый мальчик вовсе не был чудовищем. Он страстно любил читать, мечтал о настоящей дружбе и так пугающе знакомо боялся темноты. Он бродил по пыльным коридорам громадного города, подолгу сидел на большом пирсе, ненавидел царящий в его обители холод. Изредка в воспоминаниях проскальзывали мысли о мести этому миру, который обрёк его на становление мастером — подарил Бездне, не оставив выбора. Но даже я понимал, что это была необходимая мера, по — другому выжить было бы просто невозможно. А что ещё мог делать слабый ребёнок, как не цепляться за странную, жестокую жизнь? Именно поэтому он был так беззаветно предан безумной госпоже — это всё, что у него оставалось, и на что он мог надеяться, не согласившись следовать за толпой.
И пусть время давно стёрло следы этого мальчика, оставив только монстра, его воспоминания лучше всего доказывали, что нельзя родиться злом — им можно только стать, когда остаётся всего одна дорога: длинная — длинная лестница вниз. Пусть даже спуск на дно может доставлять восхитительное удовольствие от чужой боли.
