Однако она была на грани отчаяния, почти сломлена напряжением последних лет. Она снова отерла заливавший глаза пот и взглянула в маленькое зеркальце.
Какой она стала развалиной!
Это сотворил с ней Дзирт, напомнила она себе. Поведение младшего сына разгневало Паучью Королеву; его святотатство поставило Мэлис на грань гибели.
– Схвати его, мой дух-привидение! – злобно скалясь, прошептала Мэлис. В своей ярости она едва ли задумывалась над тем, какое будущее уготовит для нее Паучья Королева.
Ничего в целом мире так страстно не желала Мать Мэлис, как смерти Дзирта.
* * *Они бежали вслепую по извилистым туннелям, надеясь, что никакое чудовище не нападет на них сзади. Сейчас, когда они убегали от смертельной опасности, трое беглецов не могли себе позволить обычных мер предосторожности.
Шли часы, а они все еще бежали. Белвар, старший из друзей и делавший на своих коротких ногах два шага за один шаг Дзирта и три – за шаг Щелкунчика, устал первым, но это обстоятельство не замедлило их продвижения вперед.
Щелкунчик подхватил хранителя туннелей на плечо и продолжил бег.
Они представления не имели, сколько миль оставили позади, прежде чем сделали первый привал. Дзирт, молчаливый и погруженный в меланхолию в течение всего пути, сел караулить у входа в небольшую нишу, которую они избрали своим временным лагерем. Разделяя глубокую боль дрова, Белвар подошел к нему.
– Мог ли ты ожидать такое, темный эльф? – мягко спросил свирфнеблин. Не получив ответа, но зная о явной потребности Дзирта выговориться, Белвар продолжил в том же ключе:
– Тот дров в пещере, которого ты узнал... Можешь ли ты поклясться, что это был твой отец?
Дзирт бросил на свирфнеблина гневный взгляд, но потом выражение его лица значительно смягчилось, он понял искреннюю тревогу Белвара.
– Закнафейн, – отвечал Дзирт. – Закнафейн До'Урден – мой отец и наставник.
Это он обучил меня обращаться с оружием, он обучал меня многому в течение моей жизни. Закнафейн был моим единственным другом в Мензоберранзане, единственным известным мне дровом, который разделял мои взгляды.
– Он намеревался убить тебя, – запротестовал Белвар. Дзирт вздрогнул, и хранитель туннелей попытался дать ему некоторую надежду. – Возможно, он не узнал тебя?
– Он был мне отцом, – повторил Дзирт, – моим ближайшим сподвижником в течение двух десятков лет.
– Тогда почему, темный эльф?
– Это был не Закнафейн, – ответил Дзирт. – Закнафейн мертв, принесен моей матерью в жертву Паучьей Королеве.
– Магга каммара, – прошептал Белвар, пришедший в ужас, узнав такое о родителях Дзирта. Прямота, с которой Дзирт пояснил это отвратительное дело, привела хранителя туннелей к мысли, что совершенное Мэлис жертвоприношение не такая уж необычная вещь в этом дровском городе. Дрожь пронизала позвоночник Белвара, но он подавил свое отвращение, думая о той муке, которую испытывал его друг.
– Я даже не представляю, какого монстра Мать Мэлис обрядила в личину Закнафейна, – продолжил Дзирт, не замечая чувства неловкости Белвара.
– Грозный противник, что бы это ни было, – заметил глубинный гном.
Это было именно то, что беспокоило Дзирта. Дровский воин, с которым он сражался в пещере иллитидов, сражался в неповторимой манере Закнафейна До'Урдена. Логика подсказывала Дзирту, что Закнафейн не мог бы обратить против него оружие, но его сердце говорило ему, что тот монстр, с которым он скрестил клинки, действительно был его отцом.
– Чем все кончилось? – спросил Дзирт после долгой паузы.
Белвар вопросительно взглянул на него.
– Бой, – пояснил Дзирт. – Я помню иллитида, и ничего больше.
Белвар пожал плечами и взглянул на Щелкунчика.
– Спроси его, – порекомендовал хранитель туннелей. – Между тобой и твоими врагами появился камень, но как он туда попал, я могу только догадываться.
Щелкунчик услышал их разговор и подошел к своим друзьям.
– Я положил его туда, – произнес он все еще совершенно ясным голосом.
– Могуществом, которым наделен каждый пич? – спросил Белвар. Глубинному гному была известна добрая слава пичей, повелевающих камнями, но он знал слишком мало, чтобы полностью понять то, что совершил Щелкунчик.
– Мы – миролюбивая раса, – начал Щелкунчик, сообразив, что, может быть, это его единственный шанс рассказать друзьям о своем народе. Он пока был пичем больше, чем когда бы то ни было, но уже ощущал, как инстинкты пещерного урода ползком возвращаются в него. – Мы желаем лишь работать с камнем. Это наше призвание и наша любовь. А при таком симбиозе с землей достигается определенная мера могущества. Камни говорят с нами и помогают нам в наших напряженных трудах.
Дзирт сухо взглянул на Белвара.
– Подобно той элементали, которую ты однажды соорудил против меня?
Белвар хрюкнул смущенным смешком.
– Нет, – отрезвляюще произнес Щелкунчик, отстаивая могущество пичей. Глубинные гномы тоже могут призывать силы земли, но их отношение к земле иного свойства. Любовь свирфнебли к земле является одним из их многообразных определений счастья. – Щелкунчик отвел взгляд от друзей на каменную стену. Пичи приходятся земле братьями. Она помогает нам, как мы помогаем ей из признательности.
– Ты рассуждаешь о земле так, словно это какое-то наделенное чувствами существо, – заметил Дзирт не саркастично, а просто из любопытства.
– Так и есть, темный эльф, – подтвердил Бел-вар, представляя себе Щелкунчика, как он должен был выглядеть до своего столкновения с магом, для тех, кто может это ощущать.
Огромная голова с клювом, принадлежащая Щелкунчику, согласно кивнула.
– Свирфнебли способны слышать далекую песню земли, – сказал он. – Пичи могут разговаривать с ней напрямую.
Все это было выше понимания Дзирта. Он чувствовал искренность своих сотоварищей, но дровские эльфы не были так связаны с камнями Подземья, как свирфнебли или пичи. И все же, если Дзирту нужны были бы какие-то доказательства того, на что намекают Белвар и Щелкунчик, ему пришлось бы лишь припомнить битву против земной элементали Белвара или представить ту стену, которая каким-то образом появилась из ниоткуда, чтобы замурововать его врагов в пещере иллитидов.
– А что сейчас сообщают тебе камни? – спросил Дзирт у Щелкунчика. Обогнали ли мы своих врагов?
Щелкунчик направился в сторону и приложил ухо к стене.
– Слова звучат очень неразборчиво, – произнес он явно огорченным голосом.
Его компаньоны поняли скрытое значение его тона. Земля не стала говорить менее ясно; дело было в слухе Щелкунчика, заглушаемом инстинктами пещерного урода...
