Но на поляне не было уже никого.
Так двадцатого октября двести пятьдесят девятого года Всеобщего Летосчисления, за день до опустошающего воздействия незримой всесметающей Волны, на северной границе Великого Княжества Гаральд, сейчас ещё не полыхающей огнём, не исходящей затухающим криком тысяч гибнущих, с безнадёжностью, ненавистью и болью рушащихся в небытие, в последний день относительного спокойствия и мира был окончательно закреплён Договор, в котором единение Высших Богов казалось подобным полузабытому и легендарному. Договор, который казался единственной надеждой.
Впоследствии нарушенный каждой из сторон.
Хшо таращился на бедную Линну, не переставая, так что в конце концов отвлёкшийся от дум и заметивший это Даниэль шикнул на него. Схарр оскалился и отвернулся, сделав вид, что интересуется проплывающей под колёсами повозки травой: начал рвать травинки и жевать их, смачно выплёвывая. Бледная, почти дрожащая девочка посмотрела на Даниэля с благодарностью.
Она сидела на своей небольшой сумке меж двух большущих корзин (правая из которых уже была начата), сложив худенькие руки на коленях и придерживая тонкий, вздымаемый усилившимся ветром подол.
Даниэль посмотрел на неё, склонив голову набок, и неожиданно улыбнулся. Думать и предполагать ему более не хотелось, ибо голова гудела, как проклятая.
— Не устала? — спросил он.
— Нет. — Девочка помотала головой, и отдельные медные волосы, высвободившиеся из укладки, вьющиеся, танцующие у лба и щёк, преломляя солнце, зажгли мягкое сияние вокруг её лица.
— В Галанне есть библиотека, — сказал он, — самая большая в мире. Там учат хранителей книг, а ещё младших жрецов Лиина Странника и Брадалла Мудрого. Ты слышала об этом?
Девочка замотала головой; глаза её блестели.
— Сейчас мы едем в Лирну. Это город ремесленников и мастеров, равных которым нет не только на севере, но, может быть, и на юге, даже в далёких городах-государствах. Там мы с тобой расстанемся: мне нужно исполнять дела, а тебя мой доверенный отвезёт в Галанну и устроит в библиотеке учиться.
Линна подняла на него расширенные глаза, видно, не ожидая, что они расстанутся так скоро. Она хотела что-то сказать, но передумала и быстро опустила лицо.
— Там тебе будет одиноко, но, может быть, ты найдёшь себе товарищей из других учеников, — говорил Даниэль, глядя на неё с какой-то внутренней нежностью; ему хотелось бы стать ближе этому ребёнку... ему вообще хотелось, чтоб рядом был кто-то, кто мог бы выслушать и понять.
Он кашлянул и продолжал:
— Учиться будет трудно, но здесь все зависит от тебя. Ты не глупая. Если не будешь отвлекаться и лениться, если станешь старательной и будешь трудиться... Лет через десять сумеешь заработать себе настоящую жизнь... Ты ведь хочешь жить свободно, как птица?
Линна кивнула, снова поднимая глаза и улыбаясь.
— Ну вот, — сказал Ферэлли, глядя в сторону, на уже покрасневшее солнце, клонящееся вниз, — в общем-то это и все.
— Господин Даниэль, — позвала она его и, когда он обернулся, вспыхнула, будто тайные мысли её были угаданы, или всяким движением и словом она могла высвободить их на свет, — вы ответите мне... почему?
— Почему я взял тебя? — спросил Даниэль, которому внезапно стало грустно.
—Да.
— Не знаю, — ответил он, не желая признаваться в том почему. — Может, мне показалось, что ты действительно способна стать образованной девушкой. Может, я увидел тебя замужем за хорошим парнем... — Она вспыхнула сильнее, но отчего-то не опустила глаза. — Может, я понял, что, если не сделаю этого, буду вспоминать о тебе и долго не смогу себе этого простить...
Это тоже было правдой.
Линна улыбалась, пряча лицо в ладошках. Кажется, она была счастлива.
— Ты очень милый камешек, — пробормотал юноша себе под нос.
— Что? — спросила она, поднимая голову, глядя на него блестящими глазами.
— Так, ничего.
Подвижное, светлое, веснушчатое лицо её отражало разноречивые чувства столь хорошо, что Даниэль усмехнулся против воли.
— Есть легенда, — смиренно ответил он, улёгшись на сено, подперев голову ладонями, чувствуя, как волосы текут по щекам, падают вниз, ниже плеч, — про странника, шедшего неизвестно откуда неведомо куда. Собиравшего большие и маленькие камни, тащившего их в сумке много дней пути. Те, кто видел его, думали, что в сумке у странника золото или на худой конец серебро. Когда очередные грабители или разбойники прижимали его к дереву или к стене, раскрывали сумку, они очень удивлялись. Плевались и спрашивали, почему он таскает с собой камни, гнёт тяжестью спину. Пригодятся, отвечал он, вдруг да наступит день, когда за путешествие, полное приключений, они отплатят мне добром? Никто не верил старику. Некоторые пытались распилить камни, думая, что золото спрятано внутри. Конечно, внутри его не было. Тогда они плевались снова, отпускали странника, который подбирал распиленные камни, и шли своей дорогой.
Сумка его со временем становилась все тяжелее, лямки не выдерживали веса, рвались, и часто он тащил свою ношу в руках, уставая, тяжело дыша... но не бросал ни одного камня, а только подбирал все новые из тех, что приглянулись ему, или, быть может, из тех, что он не мог оставить просто так лежать на земле.
И слава о странном старике расходилась все дальше и дальше, заставляя ухмыльнуться, покрутить пальцем у виска, задуматься, отчего-то опечалиться многих, многих людей. Они говорили о нем в тепле домов, смеялись на улицах и площадях, вспоминали у дорожного костра... И все никак не могли надивиться, отчего сумасшедший носит и носит с собой полную сумку камней.
Одни считали, что он проклят, и отказаться от своей доли не может, что камни — плата за предательство или иной грех. Другие думали, что он волшебник, и собирает камни, особые по природе своей; что в нужный день каждый из булыжников и осколков заблистает ярче, чем звезда, и могучее волшебство, доброе или злое, будет совершено.
Старик не знал об этих догадках или просто не обращал на них внимания. Он шёл вперёд, и сумка его становилась ношей, все более непосильной. Путь его был долог и вёл неизвестно куда.
Слава и домыслы о нем расходились, как круги по воде.
И вот однажды настал тёмный день. Когда небеса были полны беснующейся грозой, тучи клубились, извергая молнии и громы, заволакивая небо, а ветер бился меж землёй и небосводом, носясь с огромною мощью, но в то же время бессильный...
Голос Даниэля вдруг надломился, на мгновение он опустил лицо, но и девочка, и Хшо увидели, как неожиданно предательски заблестели его глаза. Они молчали, каждый по-своему — затаённо, со страхом или насторожённо, собранно, сжав пальцы в кулаки, — но, тихий долгое мгновение, затем юноша продолжил рассказ. Голос его звучал глухо. Волосы ровной стекающей пеленой чернёного шелка укрывали почти все лицо, казались сталью шлема без прорезей для глаз.
