— И что же ты молчишь, брат? — сурово спросил мужчина, не спеша, поворачиваясь к своему собеседнику.
— А я что-то должен тебе сказать? — сухо бросил в ответ Даридий.
— Ну, если не обнять, то хоть сказать спасибо обязан.
— Абсурд! — заявил Дэрд.
— Абсурд? Ха-ха-ха, — рассмеялся собеседник, — Дэрд, с тобой всё в порядке?
— Более чем, — старался уйти от разговора охотник.
На некоторое время воцарилось молчание, нарушаемое скрипом кожаных сапог Дэрда, искавшего свой меч и кинжалы.
— Брат, неужели обида до сих пор таится в твоём сердце? — удивился собеседник. Даридий медленно повернулся к брату и озлобленно произнёс:
— Обида?! Да из-за твоего обмана моя жизнь была искалечена, я свершил то, что простить себе не могу. А ты говоришь про какую-то там обиду. Она посеяла внутри меня ненависть, которая росла и пожирала. Я забыл, что такое прощение, а виной всему ты, Áшельд, только ты!
— Безумец! Что ты такое говоришь? Я никогда не хотел тебе причинять зла… я всегда был рядом с тобой и ручался за твою жизнь, даже больше чем за свою. А ты… — выдавил с укором и возмущением собеседник.
— Да лучше бы ты и не ручался за неё, глядишь, не изуродовал бы, — бросил в ответ Дэрд.
— Так вот ты, как значит, — расстроено протянул Ашельд, — я-то, думал, что ты изменишься, поймёшь, а ты, брат, так и остался наивным, тщедушным глупцом с беспечной верой в людскую благодать, — с отвращением вымолвил собеседник.
— Да уж лучше верить людям, чем тебе! Безжалостному извергу, не щадящему ни стариков, ни детей!
— Ха-ха-ха, — раздался высокомерный смех Ашельда, — глупо так говорить существу, которого создали для разрушения сего мира и созидания из его обречённых порядков хаоса.
— Неправда! — гневно запротестовал Дэрд.
— Можешь сколько угодно отрицать очевидное, брат. Но тьма внутри тебя рвётся наружу и сколько бы ты её ни сдерживал, она всё равно в какой-то миг выбьется ужасным штормом и поглотит тебя безвозвратно, уничтожив в тебе всю человечность.
— Я не верю тебе! — черство ответил Даридий, ища на мёртвой земле магический шар.
— Да как угодно, — глумливо улыбнулся собеседник, — всё равно твой отец демон, а я твой брат, тебе не скрыться и не убежать от этой правды.
— Скорее — это проклятье, — сквозь зубы бросил Дэрд.
— Называй, как хочешь, — равнодушно ответил Ашельд, присев на громадный булыжник.
— Зачем ты спас меня? — спросил Даридий, прервав тишину и оторвавшись от своих поисков.
— Как зачем? Чтобы ты жил! — ответил апатично брат, не видя смысла в этом вопросе.
— А может, я не хочу? — продолжал Дэрд.
— Но я не позволю тебе умереть, — заявил твёрдо Ашельд.
— Я не желаю, чтобы моей жизнью кто-либо распоряжался! — заявил Даридий, посуровев лицом. Собеседник вновь залился бесцеремонным смехом:
— Ха-ха-ха, глупец! Отец желал, чтобы мы всегда были вместе, дабы уничтожить слабых, сильных обратить в рабов, а непохожих принять, как братьев. Те, кого ты пытаешься защищать, изнасиловали и убили нашу мать, я видел это своими глазами, и, не думай, что преподношу тебе фальшь на сей раз, — раскрыл одну из тайн Ашельд своему брату.
— Я всё равно не встану на твою сторону! Ты бездумно убивал, калечил жизни несчастных и невиновных, лгал с самого начало, кто мы такие, хотя прекрасно знал, что мир не примет нас! — разозлился Дэрд.
— Вот именно, что не примет! Ты ведь пытался, а каков итог? Люди гнилы изнутри! Их грехи — это болезнь, недуг, который можно излечить только абсолютным искоренением!
— Напрасно так полагать! — настаивал на своём Даридий, — они могут исправиться, и я видел подобное не раз.
— Робость способна дать лишь страх и признание собственной ущербности, — хладнокровно бросил в ответ Ашельд. Помолчав, он добавил: — зависть порождает только зло, алчность всегда растёт, ненависть и обида приводят в оцепенение все чувства, в голове остаётся только вера в возмездие, а умелое лицемерие способно ввести в заблуждение даже самого азартного обманщика.
— Но не все же люди так низки в своих желаниях и уподобляются грехам! — возмутился Дэрд.
— Эти выродки зверски обошлись с нашей матерью, возомнив себя выше других! Глупо полагать, что ты можешь распоряжаться чужими жизнями, не имея сил защитить свою! И ты свершаешь их же ошибку!
— Это не повод убивать каждого!
— Глупец! Если яблоко здорово снаружи, это не значит, что не гнило внутри.
— Но это всегда можно узнать, осмотрев его.
— А насколько разросся очаг заразы, ты всё равно не узнаешь!
Вновь воцарилось безмолвие, которое вскоре нарушил Ашельд.
— Пойми же ты, наконец, ты не сможешь их спасти от тёмных сторон их же сердец. Их души слабы и податливы! Люди готовы пойти на подлость, если это необходимо или принесёт им пользу без последствий. Сравни себя с ними, Брат, ты ведь прекрасно знаешь, что никогда не будешь стоять рядом с ними, ты для них воплощение кошмара, зло. Ты существо, которое уразуметь им не под силу, да и нет у них желания делать это. Всегда проще попытаться убить то, чего страшишься…
Даридий молчал, ведь он знал, что его брат во многом прав.
— Прими свою сущность, будь тем, кем ты по праву был рождён, а я помогу тебе подчинить демона, которого ты так боишься выпускать из темницы своего сердца, — уговаривал брата Ашельд.
— Никогда! — закричал Даридий, — я полюбил этот мир, его леса, поля, долины, реки, я не желаю лицезреть песок и пепел!
— Ах, как трогательно, — ехидно улыбнулся брат.
— Не смей насмехаться над тем, чего ты не понимаешь, ты ничего не смог постигнуть кроме жестокости и одурманивающей жажды кровопролития и разрушения! Слышишь, ничего! А это не даёт тебе право возвеличивать себя над людьми, становиться богом, имея огромную силу — это такая же хворь, как и низменность многих поступков людей!
— Не такая!
— Нет ничего гнуснее и отвратительнее, чем нести кару в ряды слабаков! — заявил решительно Дэрд, — людям нужно помочь встать на правильный путь, их необходимо научить ценить свою жизнь и жизнь других.
— Невозможно научить постигать разумом то, что непонятно для души! Даже такие банальные вещи, — настаивал на своём Ашельд. — Ты стал слабым, брат! Только и делаешь, что утешаешь свою вражду разума и сердца. Делаешь одним людях услугу, а другим приносишь горе, а в итоге, мучаешься за всех, хотя ни в чём не виноват. Дурак, не иначе, — сочувствующе покачав головой, высказался разочарованно собеседник.
— Я открыл в людях уникальное чувство, которого никогда не будет в твоей чёрствой сожженной ненавистью душе, — не сдавался Дэрд.
