— Не лезь, бездушный. Это не твое дело!..
— Плевать мне на то, чье. — Я снова рванул Хмыря на себя. — Успеешь еще выследить этого типа, если уж он тебе на мозоль наступил. Если хочешь, я тебе даже в этом помогу. Но сейчас нам надо идти.
— Как мило, — с язвительной улыбочкой фыркнул отец Василий. — Предатель-инквизитор сговаривается с предавшимся тьме чистильщиком с целью убийства безоружного священника.
— Ты не священник, а инквизитор, — рыкнул Хмырь, вновь вырывая руку. — Большая разница. И уж тем более ты, спрятавшийся за спинами своих холуев, отнюдь не безоружный.
— Все! Заткнулись оба! Ты, — я толкнул Хмыря в бок, — выйди в коридор и посмотри, что там. А ты, если уж такой добрый и богобоязненный, помоги своему другу.
Я резко махнул кинжалом в сторону свернувшегося посреди комнаты в луже крови инквизитора. И как-то так получилось, что сорвавшаяся с его острия капелька густой, почти черной крови попала отцу Василию точно в лоб.
Верховный инквизитор вздрогнул и отшатнулся. Хмырь коротко хохотнул:
— Как это символично, коллега! Как это на вас похоже.
На лицо отца Василия было страшно смотреть. Но надо отдать ему должное, он все-таки сдержался. И, как ни парадоксально, но мне кажется, что сдержал его не столько пистолет, смотрящий прямо в лицо, сколько та маленькая и случайная капелька крови, запятнавшая его лицо чуть выше правой брови.
— Извините, коллега, но нам действительно пора. Дела, знаете ли, — Хмырь изобразил нечто вроде шутовского полупоклона. — Еще раз извините.
По-прежнему усмехаясь, он вышел из комнаты в коридор. Я остался один вместе с тремя инквизиторами, один из которых, скорчившись, неподвижно лежал на полу, и…
Ирина.
— Идем, — я протянул ей руку. Синий лед в ее глазах вонзился в мою душу тысячами острейших игл. Но руку она приняла.
— Идем, — повторил я, в последний раз обводя глазами комнату и ненадолго останавливая взгляд на лицах собравшихся здесь людей.
Отец Василий. Верховный инквизитор. Высший церковный судия нашей епархии. Даже митрополит не сможет отменить объявленный им приговор. И этот человек стоял с таким видом, будто только что нос к носу столкнулся с самим Дьяволом. Страх, боль, отчаяние, ненависть… Десятки разных чувств смешались на его побледневшем лице, украшенном крохотной точечкой крови над правой бровью.
Интересно, сколько сейчас тьмы в его ауре?..
Обычный рядовой инквизитор в точно такой же, как у отца Василия, хламиде с черным крестом на груди. Подобное одеяние иногда носили рыцари во времена крестовых походов. Интересно, почему оно снова вошло в моду среди церковников?
Инквизитор стоял спокойно. За все время разговора он не произнес ни единого слова, не сделал ни одного движения. Стоял как статуя и молчал. Только глаза у него все время бегали… как будто под белой хламидой в кармане обычных джинсов у инквизитора был пистолет и он ждал подходящего момента, чтобы его вытащить.
На всякий случай я погрозил ему пальцем…
Еще один инквизитор, лежащий без движения на полу. Может быть, он умирал, а может, был уже мертв. Я не знал.
Самое страшное, я не чувствовал за собой вины по поводу его смерти. А ведь это я всадил в него кинжал. Я преступил одновременно и мирской, и церковный закон. Убил человека, священника, инквизитора и тем самым уже автоматически заработал анафему. А в придачу еще и смертную казнь путем… ну, не знаю, у смерти всегда много путей. Но я не чувствовал ни вины, ни раскаяния! Может быть, потом они и придут, но сейчас не было ничего.
Будь я проклят за это. Я убил человека и ничего не чувствую…
И наконец Ирина. Непричесанная. Усталая. Далекая и недостижимая. Мессия. Она та, кому волею Господа предстоит изменить этот мир. Ее сила растет очень быстро. Еще вчера она была обычной девушкой, и только самый внимательный глаз смог бы разглядеть слабые искры синего льда в ее глазах. Сегодня она уже пылает, как солнце. Даже повернувшись спиной, я чувствовал мягкое, незримое давление силы. Ее теплое, ласковое сияние заставляло трепетать мою душу и наполняло нездоровой пульсацией холодную рукоять лежащего в ладони кинжала.
А уже завтра яростный свет ее смерти опалит весь мир. Ничто не останется неизменным…
Отец Василий. Безымянный инквизитор. Ирина. Три пары глаз смотрели на меня.
Что они видят на моем лице?
Тьму? Злобу? Ненависть? Отец Василий считает меня бездушным. Уверен ли я, что он не прав?
Легко говорить кому-то: ты не прав, ты ошибся, ты— зло. Много труднее судить себя самого. Объективно судить, безо всяких оправданий и отговорок вроде «я не мог поступить иначе», «так надо было» или «это в последний раз». На самом деле подобные внешне красивые слова — это маленькие кирпичики, устилающие дорогу во тьму. Они позволяют оправдать все что угодно. «Я убил, но так было надо». «Я украл, но я не мог поступить иначе». «Я спровоцировал конец света, но это в последний раз»…
Так трудно провести линию, раз и навсегда обозначив для себя то, что делать не будешь никогда. Еще труднее потом удерживаться за нею, раз за разом проходя по самой границе, но не переходя ее… Самое главное — не переходя ее.
До недавнего момента у меня эта линия была. Теперь ее преступил я. Значит ли это, что я сошел во тьму?
Наверное, да…
Раскаиваюсь ли я? Поступил бы я иначе, будь у меня шанс начать с самого сначала?
Наверное, нет…
И будь я проклят за это.
Тряхнув головой, я подхватил под руку Ирину, которая смотрела на меня так, будто в ее распоряжении было все время мира. И, сопровождаемые двумя откровенно ненавидящими взглядами, мы вышли из комнаты.
— Ну, я уж думал, вы там провалились, — буркнул Хмырь. — Что так долго?
Я пробормотал в ответ что-то невразумительное — не мог же сказать, что в самый неудобный момент у меня разыгралась совесть. Ирина, наверняка будучи в курсе всех моих терзаний, промолчала тоже, думая о чем-то своем. О чем, я понял, только когда она негромко спросила у Хмыря:
— Почему ты так ненавидишь его?
Лед в ее глазах искрился тысячами холодных граней.
Я не думал, что Хмырь ответит. Трудно говорить об истоках чувств, питаемых к определенному человеку. Трудно и подчас больно. Но Иван все-таки нашел в себе силы.
— Потому что он мой брат, — столь же тихо сказал он.
Ирина спокойно кивнула, будто заранее знала ответ и хотела всего лишь проверить: хватит ли у бывшего инквизитора духу сказать это вслух… А может быть, она просто хотела, чтобы я об этом знал?
Неважно.
Рукоять кинжала послала в мою ладонь еще одну волну холода, но ей было далеко до того льда, что на мгновение сковал мою душу. А уже через полшага лед оттаял, оставив после себя холодное море спокойствия:
