Улнар пожал плечами:
— Давайте считать меня призраком и спокойно разойдемся, — улыбаясь, предложил он.
— Отвечай!
— Да, я вернулся из Кхинора.
Толпа ахнула.
— Почтенный фагир, — воскликнул Кроден. Его солдаты по–прежнему не выпускали Улнара из кольца, — прошу осудить этого человека, потому что он избежал наказания!
— Это трудная задача, — изумленно проговорил фагир. — Такого я не припомню!
— Такого вообще не бывало! — возмущенно сказал Кроден.
— Я не припомню закона, по которому осужденного на Кхинор осуждали бы еще раз, — сказал Улнар.
— Это так, воин, — согласился фагир. — Ты прав. Закон был исполнен.
— Но он не понес наказания! — крикнул Кроден. — Он избежал его! Наверно, ему удалось сбежать с корабля!
Улнар улыбнулся, подумав, что будет, расскажи он всю правду. Его просто посчитают сумасшедшим.
— Это так? — спросил фагир.
— Нет. Меня высадили в Кхиноре вместе с осужденными. Можете опросить команду «Черной руки Даора».
— Но как ты смог вернуться!?
— Игнир хранил меня, — ответил воин.
— Дай мне руку, воин.
Зеваки притихли. Улнар протянул ладонь. Пальцы служителя были толстыми и мягкими, они то что‑то искали в сплетении линий, то замирали на запястье… Во всеобщем молчании прошла минута.
— Он не лжет, — наконец, проговорил фагир. — Он был в Кхиноре.
— Конечно, был! Он же вольный воин! — не сдержался Кроден. Судья резко повернул голову, и эмон закрыл рот. Власть фагиров не распространялась на потомков Древних, но говорили, что фагиры могли наказать не только ссылкой и рудниками…
— Есть еще что‑то… — фагир смотрел Улнару в глаза. Воин выдержал взгляд и не пытался убрать руку.
— Клянусь Игниром, моим покровителем! — прикоснулся к тофу воин. — Я был в Кхиноре, но вернулся оттуда живым. В чем моя вина? В том, что не дал себя зарезать и сожрать?
— Здесь что‑то не так! — пробормотал Кроден. В эмоне говорила ненависть, но он не подозревал, как близок к истине.
— Ты что‑то скрываешь, — проговорил фагир, не отпуская руку воина. — Но это не преступление. У каждого есть свои тайны. Ты прав, воин: в законе нет ни слова о том, что делать с вернувшимися из Кхинора. Я не могу тебя осудить. Закон был исполнен.
— Возможно, я не единственный, кто вернулся, — сказал Улнар.
— Возможно, — сказал фагир. — Но первый, о ком узнали.
— Теперь скажи: свободен я или нет?
— Свободен, — сказал фагир. — Отпустите его.
Собравшиеся одобрительно зашумели. Кто‑то хлопнул Улнара по плечу.
— Посторонись, эмон! — сказал Улнар Кродену и, отодвинув его плечом, пошел прочь. Воины изумленно провожали глазами человека, вернувшегося из Кхинора живым.
Улнар спешно покинул город, знакомой дорогой направляясь на восток. Ему хотелось зайти в хеш, где его осудили: пусть люди увидят, что правда жива, что из Кхинора можно вернуться! А с каким удовольствием Улнар глянет в лицо сборщику, присвоившему деньги и оклеветавшему его! Да пусть он провалится! Если месть угодна Игниру, бог сам уготовит их встречу.
Воин сошел с дороги, не доходя до хеша, и углубился в лес. Он знал, куда идти, и нашел памятную полянку. Здесь!
— Иль! — крикнул воин, не решаясь без спроса зайти в дом. — И–и–и–ль!
Он кричал долго и даже охрип, но старик не являлся. Улнар решил дождаться отшельника и подошел к хижине, чтобы подождать старика внутри.
— Не входи в мой дом! — раздался голос за спиной, и Улнар радостно обернулся: Старый Иль стоял за ним, всего в нескольких шагах. Все такой же: те же босые ноги и невообразимая шляпа.
— Одно солнце над нами! — обрадованно сказал воин, но старик оставался хмурым.
— Не входи в дом! — повторил он. — Я не хочу, чтобы туда попала скверна.
Воин в недоумении замер. О чем это он?
— Раньше на тебе был хороший камень, теперь ты променял его на плохой. Не надо носить на себе скверну, ее надо закопать — и чем глубже, тем лучше. Пусть зло уйдет в землю — земля одолеет его.
— Прежний камень при мне, — сказал Улнар. — Вот он.
— Ох, люди, — вздохнул Иль. — Разве ты мешаешь мед с грязью? Тогда почему носишь эти камни вместе? Я не могу смотреть на тебя: черный свет слепит глаза. Уходи, тебе недолго осталось жить, если не закопаешь то, что у тебя на шее, и так, чтобы больше не найти.
— Подожди! За этим я и пришел к тебе! Помоги, Старый Иль! Это зелье… — Улнар взволнованно говорил, отшельник слушал. Старик стоял, опираясь на палку, кустистые брови сдвинулись, прикрывая глаза. Когда воин закончил, Иль сказал:
— Я не могу помочь тебе.
— Почему?!
— Я не колдун. Я не могу распутывать заклятья и снимать чары.
— Я думал, ты сможешь, — растерянно проговорил Улнар. — Я надеялся.
— Ты можешь надеяться и дальше, — сказал старик. — Пока ты жив, и в состоянии отличать дурное от хорошего, ты можешь многое изменить. Но времени у тебя мало. То, что ты носишь — не сосуд для зелья морронов. Это сосуд для твоей души, которая скоро окажется внутри. Спеши, воин, спеши! Я не знаю, как долго ты сможешь сопротивляться магии Гунорбохора, прежде чем потеряешь душу, но… если сможешь пробраться туда… то найдешь противоядие.
Пробраться в Гунорбохор?! Улнар застыл, как статуя. Он даже не знает, где находится эта земля! Но знают морроны, а у него есть пропуск Ош–Рагн…
И все равно — это безумие! Одному отправиться на край земли! Но разве есть еще какой‑то выход? Старик не может помочь, значит, никто не сможет — кому поведать тайну, за которую легко лишиться головы?
Старый Иль повернулся и исчез, и воин понял: совет дан. Ему теперь решать.
Сидя в мягком кресле на дворцовой террасе, одан Гурдана Орэн наблюдал за состязанием лучших воинов, устроенном в честь его свадьбы с Эланой.
Оданесса сидела по правую руку, без интереса и участия глядя, как во дворе цитадели сильнейшие воины Гурдана калечили друг друга.
Рядом с оданом стояли самые влиятельные эмоны Гурдана. Ближе всех — Эрлайн, владелец эмонгира Шедор и главный советник, начальник тысячи «преданных» Лайберн, начальник тайной службы Гретворн, старший казначей и дворцовый распорядитель. Чуть поодаль замерли с обнаженными мечами шесть дюжих стражей.
Прошла луна с тех пор, как Элану похитили, но, несмотря на все ухаживания, девушка не желала прощать похитителя. Орэн уверял ее в любви, осыпал дорогими подарками, говорил, что сделает все ради ее счастья… Элана потребовала вернуть ее отцу, на это последовал отказ, а за ним — ссора…
Элана догадывалась, что движет молодым властолюбцем. Не будь она заложницей его амбиций, она, быть может, с интересом бы следила за этой историей… Она видела достоинства одана и признавала их, но чувствовала: Орэн не любит ее и не полюбит никогда. Он чурается и страшится любви…
