А несколько раз, Дон не помнил, сколько именно, но мало, меньше десяти, ему снился Лайм — и это было хорошо, это было счастье. Лайм улыбался краем рта и говорил: "Забей!", Лайм хохотал, закинув голову, весь облитый и пронизанный солнцем, а Дон хоть и понимал, что спит, но был пронзительно счастлив и очень благодарен за такой сон. Неведомо кому, но очень благодарен. Смерть Лайма не приснилась ему ни разу, и за это он тоже был благодарен. Что Лайм мёртв, Дон вспоминал только тогда, когда сон заканчивался — и это было хорошо, потому что наваливалась боль, и грустить о Лайме сил уже не доставало. И это было очень хорошо. А вот Лья не приснилась ни разу. Может, потому, что с ней всё в порядке? Это было бы очень хорошо — знать, что с ней всё в порядке. Но он не знал. Просто она ему не снилась.
Дон давно уже научился различать, когда спит, а когда бодрствует, хоть и сложно это было для слепого, глухого и обездвиженного. Когда сон заканчивался, сейчас же появлялись привычные уже ощущения: сырость, копошение вокруг искорок энергии, шепот, и боль, боль, боль, от которой нельзя убежать даже в смерть, только провалиться в очередное беспамятство, а потом опять очнуться, чтобы опять терпеть эту боль… А сейчас… не появились. Что-то было не так. Он открыл глаза, свет неприятно резанул сетчатку, заставил зажмуриться… Глаза? Но, позвольте… У него нет глаз — сгорели, знаете ли, вот такая неприятность… А зажмуриться с отсутствующими по той же причине веками — и вообще роскошь недосягаемая. Может, он, сам того не заметив, поддался шепоту и сошёл с ума?
Пахло скошенной травой, нагретой на солнце старой краской и сухим деревом, и немного пылью, домашней, пушистой и серенькой, не уличной, и где-то рядом была река, и ещё чем-то очень знакомым пахло, очень памятным, но ускользающим. Нет, он точно не спит. Но тогда… Он осторожно приоткрыл один глаз. Низкий белёный потолок, кровать, на которой он лежит, стоит между двух окон, одно открыто, ветер вздул занавеску пузырём. Это был не сон? Ну-ка, а что там было-то? Сначала проигранная схватка с оголодавшей животной сущностью, бешено рванувшейся на кровавый Зов, и ожидание смерти — быстрой и окончательной, потом… что-то невообразимое — насквозь фальшивая и корявая Песнь Созидания, которая, тем не менее, и обуздала зверюгу. И пел её… нет, это сильно сказано, вернее — слабо. Истошно вопил и орал дурным голосом! Вроде бы, Лягушонок? Да не вроде бы, а точно: кто ж ещё так может-то? И остальные там были, и этот странный Роган, и Дэрри… А он-то тут каким боком? А Лиса страшно ругалась, что родила от Дона ребёнка, и собиралась за это означенному Дону испортить форму и цвет лица. Ага. Вот теперь понятно. Он сошёл с ума, без вариантов, обжалованию не подлежит. Точно-точно, он же ещё и Мир, кажись, спас? Бескорыстно и благородно. Ага. Вампир и бескорыстие — это надо додуматься? Нет, чокнулся, это однозначно. Хи-хи! А в таком случае, он дурак: давно надо было это сделать! Вот как он себя чувствует-то прекрасно, сумасшедший-то! Боли нет, тело слушается, и обстановочка приятная! Магия… нет, магии не наблюдается — да и фиг с ним, зачем сумасшедшему магия? Сумасшедший маг — это опасно, да и не надо! И так всё замечательно! Ха! Й-и-хо! И чего он опасался? И шепот… Шепот смолк. Ну, правильно, своего добился — и привет, и в кусты, это правильно, это по-нашему! Хорошо-то как! Почувствовать себя совершенно счастливым Дону мешало тело. Оно явно чего-то хотело. В последнее время таких проблем у Дона не возникало. Надо же, какое… достоверное сумасшествие! Всё, как взаправду! Дон с некоторым усилием сел и спустил ноги с кровати. Его слегка покачивало, голова кружилась, но не сильно. С учётом всех входящих обстоятельств, можно было сказать, что он прекрасно себя чувствует! Намного лучше, чем можно было ожидать. На стуле у кровати лежали холщёвые штаны. А в углу, в кресле с драной обивкой, свесив руку через подлокотник, спала Лиса. Лица видно не было, но эту рыжую, почти морковного цвета волну спутать с кем-то было просто невозможно. И пахла она Лисой. На полу валялась книжка, на спинке кресла всё ещё горел блёклый в свете солнца, не прикрытый колпаком светляк. Из стоящего на полу ведёрка с растаявшим льдом торчала бутылка молока. С соской! Эта соска его добила. Все мысли, крутившиеся каруселью в голове Дона, все соображения и предположения построились в колонну по три, дали бравую отмашку и умаршировали в светлую даль. Дон вяло помахал им рукой. Счастливо, ребята! Будете проходить мимо — заглядывайте… В голове стало пусто и гулко. Целую вечность, не меньше, сидел Дон на краю кровати, привалившись к резной деревянной спинке, и смотрел на спящую Лису. И покачивал головой, и улыбался беспомощно и счастливо. Десять тысяч лет спустя одна мысль всё же пробилась в сознание: "Вытащили!" И привела вторую: "Не сон! Это не сон и не сумасшествие! Они меня вытащили!" Он беззвучно захохотал, зазвякали пружины матраса. Как? Жнец Великий, ребята, как вам это удалось? Так, но… Если он жив, то магия, энергия для магии, всё-таки нужна. Он даже Лису на кровать перетащить, чтобы не спала в такой дикой позе, и то не сможет. Без "сонника" она обязательно проснётся. И начнёт рихтовать Дону лицо. Она всегда выполняет взятые на себя обязательства. А как-то не хочется Дону этого самого выполнения, вот такой он нетребовательный и скромный. Вот прямо таки создан для счастливой семейной жизни! И?..
Квали снился замечательный сон. К нему пришла та-ака-ая девушка! Сама пришла! А какие у неё были глаза-а! Квали утонул в них и потерялся. А какие ресницы! Пушистые, угольно-чёрные, особенно на фоне мраморной белизны щёчек. Что-то в ней чувствовалось знакомое, но думать было так лень… Уж очень было хорошо! И даже вины перед Птичкой не мелькнуло: это же сон? Мало ли, кому что снится! И прекрасно, пусть снится подольше! Ах, как хорошо, никогда так хорошо не было! И она всё-всё-всё делала сама, а Квали даже и пошевелиться не мог, но это же сон, так, наверно, и должно быть. И Квали плыл в океане удовольствия, повинуясь её воле, и ласки её дарили прохладу и обжигали одновременно, и он таял и горел под её руками и губами. В какой-то момент он разнежено поинтересовался, как её зовут, но в ответ услышал только ласковый шепот: "Тихо-тихо, спи-спи! Тебе же нравится? Вот и спи!" И он спал, спал, счастливый и обласканный, и уже не слышал, как девушка, выходя из комнаты, хихикнула и пробормотала себе под нос: "Йэльфу рассказать — изоржался бы, извращенец долбаный! На-фэйери, бл-лин! Загадка: драный, но не гоблин…"
А что делать? Не Птичку же использовать, и не ребёнка, судя по всему — того самого, о котором говорила Лиса. Его ребёнка. Грома? — спасибо, не для того же вытаскивали, чтобы сразу упокоить! А от Рогана выхлоп оказался такой, что Дона аж снесло и замутило. Ничего, Лягушонок, это был просто приятный сон, надеюсь, тебе понравилось. И, надеюсь, ты у нас достаточно скромный мальчик, и никому про этот сон не расскажешь. Спи, Большой, пусть тебе приснится продолжение. А может, я оказываю тебе услугу — кто знает? Ведь теперь на тебе метка, понятная любому вампиру, и ни один из них уже не имеет права взять тебя на взгляд, впрочем, как и я сам. Один разумный — один взгляд — один раз. И пусть этим "одним" лучше буду я, чем кто-то незнакомый. Спи, никто теперь тебя не тронет. Разве что, вампир — преступник, которому Закон не писан. Или ты сам станешь преступником, и тебя будут допрашивать. Но, будем надеяться, минет тебя чаша сия. А у меня, старого циника, свои старые циничные дела, которые кроме меня никто не сделает. И накопилось изрядно, потому что дел много, а циников мало. Все, блин, такие страшно деликатные — аж пищит во всех местах! От страха стать менее деликатными, надо полагать. Вот у нас первое неделикатное дело. Банк. Не могла же Лиса все деньги прочухать? Небогато тут как-то, прямо скажем. Нет, не обшарпано, и даже чистенько, но совсем небогато. Почему они в этой корчме остановились? Совсем, что ли, ни у кого денег нет? И где хозяин? И почему не в домике Лаймона, он же такой удобный… Непонятно…
