Ознакомительная версия.
На потолке бесновались отблески огня. От грохота молотов гудело в ушах. Бессмысленность работы завораживала. И отупляла. Стоило ли бегать из дедовской кузни, думал я, чтобы оказаться в конце-концов частью этого идиотского конвейера, высмеивающего самую сущность работы кузнеца?
Так прошло две недели — или чуть больше. По истечении двух недель у меня завелся сосед.
Как раз истекало полчаса свободного времени до отбоя. Я лежал на верхних нарах, ближе к тускло светящей лампочке, и в который уже раз перечитывал спасенный мной стих. Как его не размыло, как не потерял я бумажку в сутолоке мордобоя и всего, что за этим последовало — непонятно. Вцепился я так в стихотворение потому, что за прошедшее время убедился: я напрочь забыл все, что когда-то читал, или читали мне, или даже рассказывали. Более того, каждый день я забывал и что-то новое: когда празднуется День Первого Горна? Сколько лет моему деду? Что подарила мне мать на совершеннолетие? Какого цвета зимний рассвет над Москвой? В тупом оцепенении я ожидал, когда, наконец, я забуду и то, зачем я здесь, и единственное, что мне останется — эти пять четверостиший.
Разделяет нас неглубокий брод.
Слушай, козопас, как луна поет.
Слушай волчий вой, причитанья вдов.
Разбирай слова, пусть не слыша слов.
Путь не слыша фраз, мерь на свой аршин.
Сам я, козопас, с тех пришел вершин
Где снега лежат. Каждый год за два.
Разбирай слова, разбирай слова.
И в травы дыханье, и в песий скок —
Здесь во все вложил свои речи бог.
Так развесь же уши, считай на три,
За науку после благодари.
Я попытался вспомнить, как выглядел снег на вершинах за деревней Тенгши — и не смог. Зато песий, а, точнее, псоглавий скок помнился прекрасно… Тут в коридоре застучали шаги. Зэки в соседних камерах возбужденно загомонили: либо шмон, либо прибавление нашего уркаганского состава. Любое событие, выбивающее из привычного распорядка, здесь приветствовали, как евреи в пустыне — дождь из манны.
Это было не шмоном. Деврь моей камеры распахнулась, и кого-то впихнули внутрь. Я свесил голову с нар.
Новичок был свартальвом, и лет ему стукнуло три сотни от силы: то есть, по человеческому счету, около пятнадцати. Таких молодых я тут еще не видел. Он стоял, прижимая к груди тощий бумажный пакет, и с испугом смотрел на меня. Я пошевелился, и шкет со всхлипом кинулся в угол. Понятно. Кому-то пришлось несладко.
— Тебя-то за что, мошка? — спросил я как можно мягче.
Новый сосед снова всхлипнул и закрыл пакетом голову. Вопрос мой был чисто риторическим. Ответ — не за что. Я спрыгнул с нар и вытащил пацана из угла. От ужаса он застонал. Что-то знакомое почудилось мне в круглом черноглазом лице, а вот что?
— Слушай сюда, шпендрик. Бить я тебя не буду. Насиловать, не поверишь, тоже. Так что перестань пускать сопли и устраивайся.
Кажется, он не слова не понял из сказанного, а отреагировал, скорее, на тон голоса. Подняв испуганные глазища, круглолицый прошептал:
— Я ботинки чистить умею. Хотите, вам почищу?
Я пожал плечами.
— Ну, чисть.
Он лихорадочно зарылся в свой пакет, вытащил коробку с ваксой и основательно грязную тряпицу и приступил к делу.
Забраться на нары мой новый сосед в первую ночь так и не решился и вздремнул в обнимку с умывальником.
Когда я вернулся из цеха следующим вечером — или днем, или утром, не поймешь — сосед уже скорчился на нижних нарах. Увидев меня, он мигом слетел с тощего матраса.
— Извините, я только на минуту прилег.
— Да лежи себе, — ответил я и полез наверх. Бедняга облегченно вздохнул и завозился внизу.
— Зовут тебя как? — спросил я спустя минуту.
Он снова вскочил и вытянулся, как на параде.
— К-45378.
«К» — номер нашего блока.
— Настоящее имя помнишь?
Он замотал башкой.
— А что помнишь?
Пацан вздохнул.
— Понятно. Истории какие-нибудь рассказывать можешь?
Он закивал. Я удивился. Перевернувшись на бок, я подпер щеку кулаком и предложил:
— Тогда рассказывай.
Пацан помнил, как ни странно, многое. Помнил балладу о Двалине, которую из меня выдуло в первый же день. Помнил о похождениях Однорукого. Помнил Песнь Хьорда, Сказание о Рисе Маге, Плач Девы Сигюн, помнил имена родоначальников всех Двенадцати Кланов Свартальфхейма. Теперь у меня было развлечение. Каждый вечер я, вместо того, чтобы читать опостылевшие вирши, заставлял малолетнего соседа потчевать себя байками. По-моему, не так уж и жестоко — особенно по сравнению с тем, что творилось в камерах слева и справа. Неуверенным глуховатым голосом пацан рассказывал о деяниях моих и чужих предков, и я по-новому удивлялся, ждал продолжения и нетерпеливо предвкушал развязку. Все рассказанное я забывал на следующее же утро, так что мальчишка повторял одни и те же истории раз по пять-шесть подряд. Мне не надоедало. Моя личная Шахерезада, кажется, наконец-то осознала, что мордовать ее здесь не будут, и рассказы сделались еще более обстоятельными и внятными.
А однажды вечером… В тот день я стоял последним в цепочке и три раза чуть не попал под клешню Больверка. В четвертый раз я наконец взъярился настолько, что подхватил переданный мне щит и здорово съездил бедного слепца по пальцам. Делать этого не стоило. Великан обиженно завопил. Ко мне подскочили два охранника-Цербера с дубинками и электрошокерами. Тут бы мне и бросить гребаную железяку, однако я уже вошел в раж и, заорав:
— Мочи легавых! — или еще какой-то идиотизм в том же духе, снова поднял щит.
И огреб чем-то тяжелым по затылку.
Очухался я уже в камере. Круглолицый поливал меня водой из раковины и хлопал по щекам. Увидев, что я зашевелился, пацан просиял от радости.
— Я думал, вы уже все…
— А тебе-то что?
— Как — что? А если бы вы умерли и кого-нибудь другого сюда подселили…
Я понял причину заботливости малолетки и грустно усмехнулся. Обмотал ноющую черепушку мокрым полотенцем. И улегся на нижние нары, потому как башка кружилась довольно сильно. Пацан, сопя, полез наверх. Спросил оттуда:
— Рассказывать?
Я подумал. Затылок ныл. И все же…
— Давай.
— Хочите, я вам сегодня из жизни расскажу?
— Это смотря из чьей жизни.
— Из своей.
Жизнь малолетки вряд ли была особенно интересной — и уж точно короткой — но я сказал:
— Ну давай.
Парнишка наверху завозился., устраиваясь поудобней. Мне представилось, как он лежит там, закинув руки за голову, мечтательно прикрыв глаза.
— На Празднике Первого Горна… Давно, дома еще… Я встретил девчонку одну.
Ознакомительная версия.
