Иногда, когда он просыпался, а их еще не было, он смел надеяться, что им наконец надоела погоня. Но всякий раз он вскоре слышал вдалеке их лай, ощущал погоню, и бегство возобновлялось.
Он непрерывно подгонял лошадей, пытаясь оторваться от стаи, и наконец та, на которой он скакал, пала. Он запряг вторую и оставил первую лежать на земле, надеясь, что собаки удовольствуются лошадью и оставят его в покое.
Однако собаки не стали тратить время на лошадь, а продолжали гнаться за ним. Они следовали за ним через горы, через леса, все дальше углубляясь в мрачные неосвоенные земли, где росли вековые деревья.
Хенрик начал узнавать угрюмый лес, через который бежал. Он вырос в нескольких днях пути к северу, в маленькой деревушке у холмов близ безымянного притока реки Каро-Канн.
Он уже бывал здесь, на этой тропе, вместе с матерью. Он вспомнил вековые сосны, вцепившиеся в каменистый склон, как они смыкались над головой, загораживая обложенное тучами небо, отчего в зарослях ежевики царил почти полный мрак.
Лошадь поскальзывалась, пытаясь спуститься по слишком крутому склону. Лес был слишком густой и вокруг было слишком темно, чтобы разглядеть, что впереди. По этой же причине он не мог видеть далеко в стороны.
Но ему и не требовалось видеть. Он знал, что ждет впереди.
После долгого спуска по теряющейся, петляющей тропе земля стала ровной; однако вокруг стало сумрачнее, деревья здесь росли теснее, а подлесок был очень густым. Сквозь кроны прорывались только редкие лучи света. Густые кусты и многочисленные молодые деревца делали практически невозможным выбор иной дороги, кроме не столь заросшей узкой полосы, служащей тропой.
У каменистого обрыва лошадь протестующе всхрапнула, отказываясь идти дальше: здесь негде было проехать верхом, тропа спускалась по каменным осыпям и уступам.
Хенрик спешился и перегнулся через край, всматриваясь в затянутую туманной дымкой глухомань внизу. Он вспомнил, что тропа в этом месте узкая, крутая и ненадежная. Лошадь не сможет нести его дальше. Он оглянулся через плечо, ожидая, что из-за деревьев в любую секунду появится собачья свора. По доносящемуся рычанию и взвизгам он понял, что они снова настигают его.
Он расседлал лошадь, давая ей по крайней мере шанс убежать. Снял с лошади упряжь и похлопал по боку. Лошадь заржала и ускакала туда, откуда они приехали.
Хенрик заметил за деревьями большую черную собаку. Она вела стаю так, словно никаких препятствий для них не существовало. Собаки не погнались за лошадью. Они шли именно за ним. Мальчик развернулся, без промедления перескочил через край обрыва и помчался вниз.
Хотя для лошади тропа была слишком крутой, с подъемами и спусками по уступам и осыпям, и изобиловала острыми камнями, он знал, что свора без труда сможет преследовать его по этой непростой дороге. Он знал также, что они, скорее всего, лазают по камням быстрее, чем он. Не следовало терять ни секунды.
Хенрик не задавался вопросом, куда направляется или зачем; по сути, он даже не думал об этом, просто бежал. С того самого дня, когда он исцарапал лорда Рала и Мать-Исповедницу и сбежал, он не задумывался над тем, что делает и следует ли вообще бежать. Пересекая равнины Азрита, он даже не пытался понять, где именно бежит. Он просто убегал от собак. В глубине души он откуда-то знал, что, если выберет другой путь, они настигнут его. В голове было лишь единственное возможное направление, и Хенрик следовал ему.
Когда он спустился до самого низа, лицо его было потным и грязным. Оглядываясь назад, он несколько раз замечал собаку с короткой коричневой шерстью, ту, которая обычно бежала впереди стаи. И черная, и коричневая собаки, двое вожаков, были мощно сложены, с толстыми шеями. Когда они рычали, завидев мальчика, с их челюстей свисала пена.
Короткого взгляда назад хватило, чтобы Хенрик во весь опор рванулся вниз по тропе, с безрассудной стремительностью соскальзывая со скалистых уступов. Кое-где он попросту скатывался по крутой осыпи из земли и щебня — так было быстрее.
Наконец крутой спуск сменила более ровная земля с полянками, свободными от лозы и кустарника. Воздух был угнетающе тяжелым. Воняло гнильем.
Он видел выступающие из глубокой тени густые заросли деревьев с очень широкими подножиями, которые, казалось, помогали им удерживать равновесие на мягкой болотистой почве. Время от времени на клочках чуть более приподнятой земли попадались кедры, однако на участках с застоявшейся зловонной водой росли только широкоствольные деревья. Их кривые ветви, тянущиеся невысоко над водой, обросли завесами лишайника. Кое-где лишайник спускался до воды. В других местах над водой балдахином нависали заросли лиан, давая опору вьюнкам, покрытым фиолетовыми цветами.
Ящерицы при его приближении молниеносно скрывались среди обрывков ползучих растений. Змеи, свисавшие с веток, выпускали языки, наблюдая, как мальчик проходит мимо. Твари под водой лениво отплывали в сторону, оставляя рябь и порождая слабые всплески.
Чем дальше он забирался в лесную топь, тем гуще становились с обеих сторон заросли кустов и лиан, создающие своего рода туннель через густой лес. Где-то снаружи резко вскрикивали невидимые птицы, и их голоса разносились над безмолвными пятнами водной глади.
Собачья свора где-то позади залаяла так, будто псы в бешеной ярости предвкушали, что скоро доберутся до него.
В темном туннеле посреди густой растительности он остановился, сомневаясь, дозволено ли ему идти дальше.
Хенрик знал, где он. Недавно он миновал заросли кустов и стебли лиан, отмечавшие дальний рубеж Тропы Карга. Он слышал от матери, что не стоит ступать на эту тропу без очень острой необходимости, поскольку возвращаются далеко не все. Они с матерью оказались счастливчиками, вернулись, но это делало еще более глупой попытку пытать счастья второй раз.
Сердце его бешено колотилось, дыхание вырывалось яростными толчками, широко раскрытыми глазами он глядел только вперед. Хенрик знал, что ждало его впереди.
Джит, Терновая Дева, вот что.
Лишь одна участь была хуже второй встречи с Терновой Девой: быть растерзанным и съеденным заживо стаей собак, преследующей его.
Он уже слышал, как они подбираются ближе. У него не оставалось выбора. Он побежал дальше.
После жуткой гонки по тропе, пронизывавшей подобно туннелю густые заросли, открывшийся Хенрику вид создавал впечатление, будто он достиг более открытой воды. Тропу, поднимавшуюся над грязной водой на считанные дюймы, постепенно сменили сплетенные в плотный слой искривленные корни, сучья, лианы и ветки, создающий подобие гати. Без этой гати тропа местами попросту исчезала бы под ряской. В таких местах сквозь гать из ветвей и лиан проступала темно-бурая вода.
