— Кир, ты что-то путаешь. Судя по твоему рассказу, вы как раз сбежали, когда мы оказались в Стальном. Погоди-ка, — на лице ведуна обозначилась растерянность. — Пока Мафин вернулся, да погляды расползлись, пока Сантин от послов прятался...
— Вот именно! Мы столько в Лабиринте не пробыли. Какой сегодня день? Пятнадцатое Горловки? Шестнадцатое?
— Двадцать шестое, — медленно произнес Талем.
— То есть, мы были в Лабиринте больше двадцати дней? — посчитал Рик.
«Бред какой-то», — мысленно согласился Влад, хватаясь за ложку. Но каша была еще горячая.
— Хоть в темноте дни и не посчитаешь, но я время чувствую. Чуть больше десяти дней, — сказала Сима.
— Все-таки выкинуло нас в другом времени, — констатировал Рик.
— А ребята? — вырвалось у Славки.
«Костя!» — с отчаянием вспомнил Влад и чуть не выронил миску.
Костя стоял, прижавшись лбом к оконной раме, и смотрел в темноту. Во дворе шел дождь, струи воды бежали по мутному стеклу. Мальчик вслушивался в шум ливня, пытаясь уловить интересные сочетания звуков, новые оттенки. Но капли монотонно долбили землю под стать настроению.
За стеной кто-то выругался в голос. Костя вздрогнул и с досадой повел плечами. Нет, показалось, упомянули не его. Впрочем, оставалось совсем немного до того, как придется выйти в зал. Взять скрипку и заиграть. Привычно скользнет под пальцами лак, рука отработанным движением взмахнет смычком. Чуть тронуть струны — и родится первый звук.
Костя не выдержал и заплакал. Слезы беззвучно катились по щекам, застревали в уголках губ, и приходилось слизывать соленую влагу. Играть в зале было противно. Мальчик ненавидел всех сидящих там, жрущих и пьющих — непрерывно, словно они состоят из одних желудков. Ненавидел воздух, пропитанный запахом пива и жареного мяса с луком. Стойкие ароматы въелись в одежду, осели на коже и волосах, — не отмыться. Костю тошнило от грязных рук посетителей, копавшихся в тарелках, от угодливых физиономий рабов, от вездесущих жирных тараканов.
Но главное — ему опротивела та музыка, которую заставляли играть. Костя легко выучил весь репертуар пожилого усатого музыканта. Тот играл на инструменте, похожем на гитару, и вместе со скрипкой получался странный дуэт. Легкие песенки и заунывные баллады — все было для Кости чужим, принадлежащим чужому миру и людям-желудкам. Сначала мальчик еще находил в местной музыке какую-то безыскусную прелесть, но потом делать это стало труднее. И что хуже всего — мелодии звучали повсюду, они забивали ноздри, липли к коже мутной пленкой, оседали в горле вязкой мокротой, затыкали уши, не пропуская ничего. Костя словно оглох и онемел.
Раньше он умел «выговариваться» в музыке, перекладывал в звуки скрипки все, что мучило и волновало, словно рассказывал близкому человеку. Порой ему казалось, что он не живет, а набрасывает черновик, и только сыграв, ощущает произошедшее по-настоящему. А сейчас в голове все время всплывали отрывки здешних песенок.
Если бы можно было поговорить с Владом! Костя слизнул с губ соленые капли. Он и не думал, что больше всех ему окажется нужен этот резкий, циничный мальчишка. Дома Костя обходил таких стороной. Что у него могло быть с ними общего? С теми, кто слушает современные поп-группы и не видит разницы между «Реквиемом» Моцарта и «Реквиемом» Верди! Да и знает ли о них вообще — вот вопрос. «Какой же я был идиот! Тоже мне, сноб нашелся. Дурак. Влад, ты только вернись, вернись! Пусть вам повезет! Пусть вам обязательно повезет!»
Костя хотел, было вытереть мокрое от слез лицо рукавом рубахи, но сдержался: он уже переоделся в специально выдаваемую для трактира одежду, и за любое пятно влетит. Скоро надо будет идти.
Он выпрямился, с облегчением заметив, что спина уже не болит. Недавно Ласк опять пытался выбить то, чего ребята не знали: куда именно направлялись беглецы. И зачем старался? Все, что знал, Костя рассказал еще тогда, когда тэм в первый раз избил его, да и специально приглашенный ведун подтвердил это.
...В ту ночь Костя только начал играть песню о Росвелской страже, их своеобразный гимн. Неофициальный — слишком уж нецензурные слова. Пьяные воины запели, точнее — заорали, когда в трактир вломился патруль. Лера, тащившая пару кувшинов, испуганно оглянулась на громко хлопнувшую дверь. Главный — толстый бэр с яростно выпученными глазами — пробрался к столу, за которыми сидели тэмы, и начал что-то говорить. Ласк слушал пару минут, потом развернулся и запустил в музыкантов полуобглоданной костью. Снаряд пролетел мимо, Костя воспринял это как сигнал и прекратил играть. Стража недовольно взвыла. Некоторые продолжили петь и без музыки. Но Крит рыкнул, и все заткнулись.
— Ну, так что вы скажете по поводу этих ножей? — в наступившей тишине повторил свой вопрос бэр.
Ласк взял протянутое оружие, посмотрел.
— Да, это из моей оружейки. И что дальше?
— О, ничего такого, что могло бы отвлечь уважаемого тэма от этого стола, — продолжил толстяк. — Этим ножом всего лишь убили одного из патрульных.
— Кто?! — не понял Ласк.
— Не могу знать, тэм. Перебит весь патруль, рассказать некому.
— Как это? — снова тупо спросил пьяный.
— Как? — бэр преувеличенно задумался. — Насмерть!
До Ласка дошло, что над ним издеваются, и кто? Человек, который ниже его по титулу. Он взревел и вскочил, опрокинув кувшин с вином. На толстяка это не произвело никакого впечатления.
— Желаете выехать на место происшествия? Это не так уж и далеко, на Часовой площади.
— Еще как желаю! Посмотрим, что это за патруль, который позволил себя зарезать, как пьяных свиней! И при чем тут мой нож?!
Тэмы вымелись из трактира, посетители, те, кто еще стоял на ногах, потянулись следом. Костя вопросительно посмотрел на Жакоба, торчавшего за стойкой. Тот махнул: мол, играйте. Костя поднял смычок.
Через некоторое время в трактир вошли двое достаточно трезвых стражников. Подошли к Жакобу, поговорили с ними. Тот вышел из-за стойки, поймал Леру за плечо и что-то ей приказал. Потом прошел к Косте:
— Заканчивай и марш на двор.
Мальчик оставил в специальной каморке скрипку, переоделся и вышел. Ждали только его, девочки и Антон стояли на крыльце.
— Пошли, — велел стражник.
Костя вопросительно посмотрел на ребят. Лера пожала плечами. Что произошло, никто не знал.
Рассветало. На улицах было тихо, приятно свежо после душного трактира. Такой город — без людей, голосов, звуков, — даже нравился Косте. И ворота дома Ласка, с грифом и львом, вполне смахивали на сказочные. Вот только во дворе ощущение сказки прошло. Тэм орал, размахивая кулаками под носом у стражи. Те переминались с ноги на ногу, отворачивали опухшие рожи, и зачем-то держали в руках веревки. И тут же лежал мертвый Михан...
