Мудрец?
Кир обернулся и стал свидетелем мощного удара, отбросившего окраинца на добрых пять шагов. Коневод пытался прикрыться своими мечами, сложив их «ножницами». Наверно, рассчитывал поймать двуручник. Длинный меч даже не заметил его защиты, не задержался ни на мгновение. Один из кривых клинков хрустнул у самой рукояти, второй вывернулся из сжимающей его ладони. Лезвие, направляемое верзилой, ударило окраинца в бок, круша ребра.
Спас коневода малый вес и недостаточная заточка двуручного меча. Только поэтому он отлетел целиком, а не разделенный пополам. Упал на спину. Сразу же перевернулся, поднимаясь на четвереньки, но ослабевшие руки подвели, и человек повалился лицом в траву, залитую его же кровью.
Мудрец воздел меч над головой, а потом мягко опустил его на плечо. И вдруг глаза его округлились.
– Сзади! – выкрикнул он, меняясь в лице.
Кир обернулся, торопливо поднимая клинок в боевую стойку.
Коготок и его враг по жребию катались по траве, вцепившись в топорище. Ормо норовил придавить более худого противника к земле, а тот отталкивал от себя чужое оружие, вокруг которого несколько раз обвилась его цепочка. Ну, это не так страшно…
Хуже было другое.
Огузок замедленно, как в страшном сне, оседал, выдувая кровавые пузыри. Его жак с нашитыми на груди стальными пластинками стремительно напитывался кровью. Вместо левой руки, перерубленной чуть ниже сустава, торчала уродливая культя.
Айшасиан мчался прямо к Ормо, занеся меч на древке для удара. В памяти Кира навсегда отложились оскаленные, почему-то алые и заостренные зубы, выглядывающие из-под толстой лиловой губы.
Мудрец зарычал по-медвежьи и бросился наперерез. Недолго думая, тьялец присоединился к нему – Коготок и сам справится.
Чернокожий заметил их порыв, чуть замедлил бег, резко выставил перед собой раскрытую ладонь, словно отворял дверь. Кир почувствовал мягкий толчок в грудь, и земля ушла у него из-под ног. Как будто тысячи маленьких иголочек впились в кожу, стараясь проникнуть поглубже. Молодой человек слышал еще в детстве историю о страшных червях-кровососах, обитающих в старицах и болотах южной Тельбии. Они нападали на любое живое существо, вошедшее в воду, и, вгрызаясь в тело, не только насыщались, но и откладывали яйца. Наверное, жертвы червяков-убийц должны были испытывать сходные ощущения.
В двух шагах корчился Мудрец. Его меч, повинуясь сложным пассам айшасиана, так и норовил вывернуться из широких ладоней.
– Он колдует! – заорал кто-то за полем. – Нечестно!
– Молодец, Джиль-Карр! Врежь им!!!
– Убери колдуна, Череп! – это уже голос Кулака.
– В поле все уловки годятся! – ответил густой бас Джакомо.
– Но «Устав Альберигго»…
– Магию никто не запрещал!
– Позор!
– Молодец! Убей их всех!
– Мудрец, держись! – хрипло выкрикнула Пустельга.
Долговязый сопротивлялся волшбе противника из последних сил. Хрипел, кряхтел, но меча не отпускал.
– Держись, длинный! Не дай себя проткнуть, как борова!
– Вставай, Мудрец, вставай!
«Ах, вот как?! – подумал Кирсьен. – Меня уже никто и в расчет не принимает? Еще бы! – Ему вдруг захотелось отхлестать себя по щекам. – Ишь ты, разлегся, неженка, слюнтяй, маменькин сынок… А еще гвардейцем себя считал! А теперь отлежаться решил, пока другой колдуна убивать будет?»
Кир едва ли не зарычал, отталкиваясь руками от земли. Боль от вонзающегося в тело волшебства стала невыносимой. Молодой человек невольно поглядел на тыльную сторону ладони. Чисто. А, судя по ощущениям, должна кровь сочиться из раскрытых пор. Значит, не все так страшно? Что, если колдун просто морок наводит? В старых сказках частенько шла речь об обмане чувств, которым пользовались волшебники.
Джиль-Карр тем временем поравнялся с пошатывающимся Мудрецом. Рубанул коротко наискось, слева направо. Верзила отбил. С огромным трудом, медленно, словно продираясь сквозь липкую патоку, но отбил. Сталь столкнулась со сталью и зазвенела.
Кир дернулся изо всех сил и поднялся на колени. Опираясь на меч, выпрямился. Колени дрожали, сердце билось с такой силой, будто парень пробежал пять-шесть миль в доспехах и при оружии. Колючие червячки, кажется, въедались в душу.
Чернокожий, готовившийся обрушить клинок на голову Мудреца, заметил отчаянные потуги тьяльца. Повернулся к нему, взмахнул левой рукой, словно хлестнул бичом. Невидимая петля сдавила горло Кира. В глазах потемнело, но он усилием воли остался стоять на ногах, хоть и держался обеими руками за рукоять воткнутого в землю меча. Айшасиан щелкнул пальцами, и еще одна петля обхватила грудь молодого человека, стискивая ребра, выжимая остатки воздуха из легких.
Мудрец, сжимая меч обратным хватом, широко размахнулся, целясь по ногам противника. Как крестьяне на косьбе. Чародей несколько раз ткнул перед собой кулаком, и после каждого движения тело мечника содрогалось, словно его били тяжелой дубиной. Так оно, скорее всего, и было. Джиль-Карр использовал заклинание, сгущающее воздух и превращающее его в некое подобие оружия, очень подходящего, чтобы удушить или вышибить дух из противника.
От последнего удара Мудрец упал, выронил меч, но он отвлек колдуна от Кира, и молодой человек рванулся, как норовистый конь, силящийся разорвать постромки. Давление на миг ослабело, зато буравящие тело червячки достигли, похоже, самой сердцевины души. Того самого стержня, про который говорят: «Вот, мол, человек со стержнем. Такого не сломить». Добрались, впились и растворились без остатка, оставив ощущение легкости и свободы. Вот раскинь руки, словно крылья, и полетишь в прозрачной бездонной синеве к птицам, облакам, солнцу.
Ощущение удушья прошло, как будто и не было его. Досадная помеха, прижимающая руки к ребрам, не дающая пошевелиться, тоже исчезла. Кир выдернул клинок из земли, взмахнул им над головой.
– Молодец, малыш! Давай! Вперед! Покажи черномордому! – взорвалась толпа.
Джиль-Карр вздрогнул. Нахмурился, оскалился, снова нахмурился. На пробу пошевелил пальцами, насылая еще какое-то чародейство. Кирсьен новым, только что приобретенным зрением увидел летящий к нему диск с заостренными, поблескивающими краями. Если до сих пор колдун использовал магию как некое вспомогательное средство, желая сохранить хотя бы видимость честной победы, то теперь наплевал на все. Неожиданное сопротивление выбило его из колеи, как чересчур разогнавшуюся повозку. Айшасиан желал крови. Причем немедленно. Стойкий каматиец должен умереть. Чтоб другим неповадно было выходить на поединок против него, Джиль-Карра Изгнанника, от которого клан воинов Ал-ла-Бенна отказался, объявив отступником, нарушившим кодекс касты.
