Вдруг смолкли горластые лягушки. А еще через мгновение рыцарь различил легкий плеск воды. Под чеботом — лесной зверь миновал бы ручей беззвучно.
— Кого ж это леший несет? — сквозь стиснутые зубы прошипел Ярош.
Из-под древесной сени на прогалину выбрался человек. Низкорослый, сутулый, растрепанный. Опасливо озираясь, пошел прямо к подвешенным. В чередовании теней и лунных отсветов Годимир различил редкую клочковатую бороду, облупленный нос и плешь, пробивающуюся сквозь редкие волосики на темени.
Дорофей?
— Дорофей, елкина моталка! — хрипло воскликнул Бирюк. — Ты какого лешего?..
— Да… это… понимаешь… — замельтешил бортник из Гнилушек.
— Поворачивай оглобли, шкура продажная! — каркнул с ветки разбойник.
— Ты… это… обижаешь меня… понимаешь…
— Да не понимаю я ничего и понимать не хочу! Вали к своему Сыдору, можешь его в задницу поцеловать!
— Чего ты взъелся, Ярош! — возмутился Годимир. — Он, может, скажет что-нибудь…
— Да что он скажет? Гнида мокрожопая!!
— Я, пан рыцарь… — повернулся бортник к драконоборцу. — Я, понимаешь, помочь хочу…
— Вон пошел, я сказал! — не переставая, рычал Ярош.
— Да пусть помогает! Я сейчас от Авдея-мечника готов помощь принять! — дернулся в веревках рыцарь.
— Ага! — обрадовался Дорофей, выудил из-за пазухи длинный нож. Таким даже рубить можно, не только резать. — Я сейчас, я скоренько…
Он подбежал к разбойнику, потянулся ножом, чтобы достать до веревки, но тот несильно лягнул его:
— Пану рыцарю иди помогай! Случись чего, он хоть мечом отмашется!
— Ага! — кивнул гнилушчанин, затравленно оглянулся на заросли волчьей ягоды. Перебежал к Годимиру. Привставая на цыпочки, дотянулся самым кончиком лезвия до веревок, принялся пилить. — Я, понимаешь, как они отъехали, — болтал он без умолку, — с телеги соскочил, понимаешь. Сказал, брюхо прихватило! В кустах затихарился, а потом к вам. Бегом, понимаешь, бегом… Уж шибко хотел до тьмы поспеть!
— Не поспел, — буркнул Ярош. — Не сильно, значит, и спешил, елкина ковырялка! Сейчас тебя волколак — цап! Вражина!
— Ну, чего ты на него взъелся? — Годимир говорил, с трудом превозмогая боль — войдя в раж, Дорофей зацепился левой рукой за его пояс, и теперь веревка врезалась под мышки под двойной тяжестью. — Помочь человек хочет!
— Человек? Елкина моталка! Такие человеки, как он, Господа басурманам выдали… Из-за кого мы к Сыдору попали?
— Ну, уж тут, что в лоб, что по лбу! Не к Сыдору в лапы, так гнилушчанские кмети замордовали бы.
— Я, понимаешь, как лучше хотел… — пыхтел Дорофей. — Я бегом побег, понимаешь…
— Бегом он побег! — передразнил Ярош. — Ты пилил бы молча. Оно хоть режется там?
— Режется, вроде как… Понимаешь, мокрая конопля! Тянется стервоза!
— Вот и режь, не болтай! Спаситель, елкина моталка!
— Во! Пошел узел! — обрадованно заорал Дорофей.
Глухое взрыкивание донеслось из кустов.
Плотная тень промелькнула под ногами Годимира.
Отчаянно завизжал бортник. Словно попавший в силок заяц.
Крик его оборвался, сменяясь бульканьем, и смолк совсем.
Годимир похолодел.
Урчащая темная туша, копошащаяся над телом разбросавшего руки-ноги Дорофея, могла быть только волколаком. Для медведя слишком стремительна, для волка — слишком большая.
Зверь рвал теплую плоть, урча от удовольствия. Ударом когтистой лапы отбросил в сторону разодранный кептарь.
Рыцарь оглянулся на разбойника. Тот возвел глаза к нему. Дескать, все в руке Господа. Авось насытится и нас не тронет.
Имея представление о жестокости волколаков, Годимир на это не рассчитывал.
Молодой человек попытался еще раз разорвать веревки.
Кажется узел, надпиленный Дорофеем, подался! Чуть-чуть, самую малость…
А ну, еще! Точно! Подается. Но слишком уж неохотно. И все же, как говорится, чем леший не шутит? И еще говорят — попытка не пытка. Лучше уж делать что-то, чем покорно ждать смерти.
Волколак поднял голову. Взбугрились могучие мускулы на загривке. Шерсть на короткой, тупорылой морде слиплась от крови, клыки поблескивали из-под тяжелых брылей.
Зверь принюхался.
Годимир затаил дыхание. Только бы еще несколько мгновений… Только бы не кинулся прямо сейчас. Успеть бы упасть, перекатиться, подхватить меч — до него не больше трех саженей. Да еще бы не подвело избитое тело… А все равно в драке помирать легче. Все-таки странствующий рыцарь, а не паучий обед на веревочке!
Волколак зарычал, повернув морду к темной стене леса. Ударил когтями по земле, вздыбил шерсть на спине.
Ответное рычание донеслось из кустов. Низкое, повелительное. В нем слышался бессловесный приказ.
В пятно лунного света вышел второй оборотень.
Длинные космы на плечах серебрились сединой. Толстенные канаты мышц перекатывались под шкурой.
Молодой человек впервые в жизни получил возможность рассмотреть живого волколака вблизи, только радости это почему-то не доставляло.
Облик чудовища являл странную смесь человеческого и звериного. Передние лапы он ставил на костяшки пальцев, отчего черные когти торчали вверх. Морда ближе к собачьей, чем к волчьей. Приплюснутая спереди, как у боевых псов из Орденских земель — северяне надевают на них стеганные войлочные жилеты и травят на вражескую пехоту. Уши маленькие и прижаты к поросшему плотной короткой шерстью черепу. На спине и плечах, напротив, шерсть наподобие конской гривы, только грубая и топорщится. Задние лапы длиннее передних, но при ходьбе согнуты в колене. Наверное, удобно — в любой миг готовы к прыжку.
Первый оборотень рычал, разбрасывая когтями дерн.
Второй стоял молча, скалился. Клыки, едва ли не в вершок длиной, влажно сверкали. Медово-желтые глаза смотрели, не мигая.
Так продолжалось довольно долго. Все это время Годимир пытался порвать надрезанную веревку.
Наконец, первый волколак, убивший Дорофея, пригнул голову к земле. Рычание из угрожающего стало смущенным. Он перестал рыть землю, шагнул назад, отвернул морду, подставляя незащищенную шею под укус. Очень похоже на обычных кобелей, выясняющих отношения в своре.
Старый оборотень подошел к добыче. Лизнул кровь. Еще. Напряг шею, вырывая из развороченной брюшины печень. Звучно чавкнул, сглотнул. Облизнул седую морду и коротко взвыл. Словно позвал кого-то…
Первый, которого Годимир для себя нарек Черным, улегся, бросая косые взгляды на рыцаря с Ярошем. Ноздри его при этом шевелились, навевая очень нехорошие мысли.
В ответ на зов Седого из чащи выбрались еще несколько волколаков.
Один, два, три, четыре…
Две самки и два детеныша.
Вот уж чего Годимир не видел, так это самок и детенышей оборотней!
