Вечер шел своим чередом, своим плавным, неспешным темпом. Компания лучших друзей, вкусная еда, умеренно дорогое шампанское — все вокруг звенело и сияло счастливым золотым светом. Алиса рассказывала, как однажды застряла на дороге на своем мини-автомобиле, а Венсан и Жан наперебой объясняли ей, в чем было дело — я смеялась и вспоминала, как мы познакомились с Этьеном. Он сам о чем-то спорил с Ксавье, а Жан, как и я, был занят более или менее молчаливым созерцанием счастливой компании. Глядя на мсье Кортена, я понимала, что мы, похоже, долго еще будем взаимно мучиться чувством вины.
Конечно, после того, как мы объявили, что уезжаем, да еще так далеко, атмосфера изменилась — веселье приобрело нотку некой отчаянности, когда собравшиеся изо всех сил стараются не грустить. Несмотря на это, или, может, как раз потому, мне с ними было очень хорошо. И одновременно я знала, что мы с Этьеном — так или иначе отдельно от всех, и было немножко грустно от мысли, что так всегда и будет — никто не сможет понять нас по-настоящему, со всеми странностями, а мы даже самым близким не сможем ничего объяснить. Мне стало интересно, а что сказали бы все мои друзья, каждый из сидящих здесь, если б я попробовала посвятить их в наш секрет?
— Ну ничего себе, — вздохнула вдруг Алиса, — какое пьяное шампанское-то оказалось! Голова уже не то, что едет — прямо летит, как самолет, хорошо бы еще, чтобы не рухнула.
Я поняла, что и сама уже какое-то время чувствую себя примерно так же — в голове низкий гул и непонятное движение. Будто и вправду загудело все вокруг, да намного громче и надрывнее, чем в каком-нибудь «Боинге», и я ощутила себя в не слишком просторном фанерном ящике со скругленными боками. Снова замелькали те цифры — три, семь, два, четыре — которые я уже разгадала и о которых хотела вечером рассказать Этьену. Похоже, пора пойти освежиться.
В уборной я взглянула на себя в зеркале — кажется, на пьяную я не похожа. А может, всем пьяным именно так и кажется — иначе откуда у меня все эти фантазии. Самолеты…. Все кругом снова закружилось, и я поняла, что хрупкая конструкция скоро вдребезги разлетится, ударившись о землю, и мы все погибнем. Война!
Я чуть не вскрикнула — вовремя сообразила, что я теперь совсем в другом месте, и ни к чему пугать мирно отдыхающих людей. Так вот в чем дело! Никакие это не фантазии и не пьяные бредни — это мои собственные воспоминания! Я опустила голову.
Войны, катастрофы и смерть вовсе не романтичны и не красивы. Они грязны на вид и горьки на вкус. Слишком много я видела этого в своей жизни — не так уж часто мне удавалось предотвратить катастрофу, чаще оставалось только смягчить удар, свести к минимуму последствия. Бог знает, чего мне стоило держать такую воздушную волну, чтобы самолет совершил аварийную посадку, а не разбился — и все равно половина бывших на борту погибла от страшных травм.
Улыбка окончательно сбежала с лица. Может, зря память казалась мне таким уж благословением, которого я жестоко была лишена? Воспоминания и сами могут терзать.
Осторожно, не касаясь макияжа, освежив лицо влажной салфеткой, я решила вернуться в зал. Если уж сама я не умею хорошенько расслабиться — это совсем не повод портить хороший вечер другим.
Никто, кажется, не заметил, что я где-то задержалась — а может, и прошла-то всего лишняя секунда? Только взгляд Этьена был обеспокоенным, цепким. Я молча кивнула ему, дав понять, что все, в общем, в порядке, и постаралась влиться в оживленный разговор.
Была почти ночь, когда мы проводили друзей до такси и сами остались у входа в ресторан, овеваемые ночной прохладой. Мерцание звезд почти заглушалось светом уличных фонарей и фар снующих мимо автомобилей — город не спал, несмотря на поздний час.
Сегодня мы вернулись в квартиру Этьена, которая послезавтра должна была уже перейти к другому хозяину. Он запер дверь, молча прошел на кухню, зажег огонь под чайником и достал наши две чашки. Потом вернулся в спальню. Я сидела на кровати, склонив голову чуть не до самых колен.
— Ну? Что такое, Виви?
Я была благодарна ему, что он отложил все вопросы до этого момента, продлил вечер, проходивший где-то за гранью привычной реальности — спокойствие и счастье, на минутку заглянувшее в наш с ним суматошный, сумасшедший мир.
— Ничего, просто я… вспоминаю. Разные вещи. Иногда, оказывается, это бывает нелегко.
Какое-то время мы молчали. На кухне ворчал чайник, готовясь засвистеть в полную силу.
— Не жалеешь, что мы все это бросим? — вдруг сказала я.
— Квартиру? Найдем другую.
— Да нет, и вещи… мы же не повезем всё за собой, через полконтинента.
— Что ты имеешь в виду? Где ж мы возьмем денег на все новое? Переезд — и так штука недешевая.
О да. Я ведь совсем забыла про мой сюрприз. Вечно я своими руками все порчу.
— Ты забыл, что мы еще должны кругленькую сумму Леграну, — добавила я. И бросила взгляд на записку, лежавшую на бюро. Выписавшись на днях вместе с тетушкой из больницы, Легран уже вернулся домой, во Францию, а мне оставил адрес, куда можно было перевести причитающуюся ему сумму.
Этьен тяжело вздохнул.
— И что же мы будем делать?
— Где-то здесь по моему плану должна быть барабанная дробь и фанфары, но я, кажется, все испортила. В общем, если вкратце — то денег у нас на все хватит, не переживай.
— И что же ты имеешь в виду? Откуда они взялись? У меня таких сумм точно припрятано не было.
В голосе его слышно было напряжение, накопившееся за вечер — и тонкая, едва заметная нотка раздражения. Совсем не так я хотела преподнести ему эту новость.
— Видишь ли — я же говорю, я многое вспоминаю. В общем, среди прочего я вспомнила несколько цифр — это номер ячейки в банке. Три, семь, два, четыре. У нас есть деньги, только нужно до них добраться.
— И далеко они запрятаны? — борясь с шоком, Этьен улыбнулся.
— Не поверишь.
— В Зимбабве? На Аляске?
— В России, — подмигнула я.
Утро выдалось солнечным, и, как это часто бывает, вмиг разогнало все мои вчерашние печали и сомнения. В конце концов, старое мудрое изречение еще никто не отменял, и проблемы мы будем решать по мере их поступления, а не наперед.
С самого утра Этьен исчез на прогулку, и его не было вот уже два часа. Я ни о чем не спрашивала, видно было, что ему и так нелегко. Я привыкла к жизни в разъездах, но и мне тяжело было расставаться с друзьями, с этой страной и даже с ее прекрасными пейзажами. Ему же такие перемены были если не в тягость, то уж точно не в удовольствие. Это было понятно без слов — просто по тому, как иногда он замирал, глядя в пространство, или задумчиво почесывал бровь.
