– Ступай, – указал на озеро Черный волхв. – Ступай, поплавай. Но помни: до вечерней зари тебе надобно вернуться сюда. Не то утонешь.
Подобрав полы балахона, служитель неведомых богов сел, и глаза его оказались всего на локоть выше глаз княжича. Волхов попытался встать, но у него ничего не получилось. Разве только глаза поднялись на уровень глаз Черного волхва.
– Не мучайся, дитя мое, – посоветовал тот. – До заката твое место в озере. Плыви.
Волхов решил послушаться – тяжело развернулся к камышам, пополз на брюхе в прибрежную воду, качнулся телом – и с нежданной стремительностью в один миг пробил заросли, оказавшись на открытой воде. Снова дернул мышцами – и промчался еще полста саженей. Чародей был прав: здесь, в воде, он чувствовал себя непостижимо легко. Тело скользило возле самой поверхности, отзываясь на каждое движение поразительной скоростью. Княжич чуть наклонил голову, вильнул хвостом – и мгновенно оказался у самого дна, понесся вдоль него. В сторону метнулся серебристый окунь – Волхов извернулся, послал тело вперед, легко нагнал улепетывающую рыбешку, приоткрыл рот и тут же сомкнул челюсти на сочной прохладной плоти. Приподнял голову – и опять за крохотное мгновение пробил носом поверхность. Описал небольшой круг, оглядываясь. Оказывается, он умчался от берега уже не меньше, чем на поприще. Вода была теплой – настолько теплой, что тело ее совершенно не ощущало. Как не ощущало и дождика, что продолжал стучать по озеру. Княжич заметил впереди остров и заработал туловищем, направляясь к нему – наслаждаясь невиданной скоростью, мощью гибкого, послушного тела.
Остров приблизился так быстро, что осматривать его стало не интересно – Волхов повернул в открытое озеро. Он в мгновение разгонялся и так же внезапно расслаблялся, покачиваясь на волнах, поворачивал вправо и влево, мчался по поверхности и нырял в глубину, пробивая толщу воды, словно выпущенная из рогатого лука[21] стрела. Душа его пела от восторга – он бы и сам замер, да только длинная пасть издавала лишь хриплое уханье, словно придавленный сапогом филин.
Внезапно по телу царапнуло чем-то колючим и жестким. Это нечто с хрустом разошлось перед пастью, но цепко вцепилось в левую руку, а дотянуться до нее правой княжич в нынешнем обличье не мог. Он дернулся всем туловищем, попытался попятиться, но на это его тело тоже оказалось не способно. И тогда он с силой рванулся вперед. То, что вцепилось в руку, держалось крепко – княжич почувствовал, как следом тянется все препятствие, едва не надрезая кожу и не отрывая пальцы. Тогда он крутанулся вокруг своей оси – натяжение стало на миг еще сильнее, а потом резко отпустило. Волхов стал медленно подниматься наверх, к поверхности, чтобы немного перевести дух, но едва его глаза различили свет как…
– Батя, водяной! Чудище речное!
– Где? – отпустил сеть рыбак, повернулся к другому борту. – Ах, едрит твою… Острогой, острогой его, Пернаш! В глаз его, зеленого, бей!
Сам мужик схватил весло и принялся молотить чудище по голове.
Поначалу Волхов растерялся, поняв, что ему пытаются раскроить череп, а когда пришлось уворачиваться от нацеленного в глаз копья – бронзовый наконечник ощутимо ударил в шею, – волна злости затопила его сознание, заставив тело изогнуться со всей возможной силой.
Удар могучего хвоста подкинул лодку на две сажени вверх – вцепившиеся в борта рыбаки еле удержались внутри. Но не успели они упасть, как их снова швырнуло из воды – княжич извернулся, принял лодку в распахнутую пасть и сомкнул челюсти, превращая ее в щепы. Рыбаки, воя от ужаса, поплыли к далекому берегу. Волхов нырнул в глубину, там извернулся и заработал хвостом, устремляясь к похожему на неуклюжего лягушонка человеку, щелкнул пастью, вылетая из воды на всю свою десятисаженную длину и обрушиваясь обратно в воду.
– Ба-атя-я!!!
В горло потекла чуть солоноватая, обжигающая, как кипяток, ароматная кровь. Волхов пару раз жеванул добычу, проглотил и опять устремился в глубину, чтобы извернуться там снова…[22]
К вечеру все-таки распогодилось, и Волхов смог своими глазами увидеть, как скрывается за водной гладью ослепительный золотой диск. Едва последние его лучи перестали освещать небо – и тело опять скрутило судорогой. Он чувствовал, как пятки его почти касаются затылка, а руки выкручиваются из суставов – но теперь был уверен, что вреда ему это никакого не причинит. И действительно, вскоре боль отпустила. Княжич, тяжело дыша, сел, упираясь в землю ноющими пальцами, посмотрел на внушительный пролом в камышах. Недоверчиво хмыкнул:
– Неужели это я, волхв?
– Конечно, ты, дитя мое, – опустился на корточки рядом Изекиль.
– Но как это? Что это было?
– Это была сила, дитя мое. Истинная сила и истинная власть, которая даруется истинной богиней. Сила, которая способна изменить мир. Сила, которая может сделать его твоим, сын князя Словена. Подумай, дитя мое, что станется, коли корабли вражьи, напасть на земли твои вознамерившиеся, в водах не ладьи встретят, а тебя с сотоварищи, в зверей таких обратившихся? Да вы в полчаса лодки их пожрете, суда опрокинете, а воинов чужих хвостами побьете! Представь, что рать вражья не вас с копьями увидит, а стаю носорогов злобных, ни стрелы, ни копья не боящихся. Затопчете вы их с сотоварищи в миг и царапин опосля на себе не найдете.
– Возможно ли сие, волхв? – нервно рассмеялся княжич.
– А разве ты не знаешь этого ныне, дитя мое? – вопросом на вопрос ответил жрец и поднялся.
Волхов тоже встал, увидел мертвого мальчика, остановился.
– А это что, Черный волхв?
– И это тоже твоя сила, княже, – затянул свою котомку Изекиль. – Ужель ты думаешь, боги отдадут тебе часть своей силы, если не привлечь их жертвой, не заставить внять твоим просьбам и желаниям? Удержать силу, дитя мое, отвергая богов, ее дающих, нельзя. Ты должен привезть товарищей, коим доверяешь, ако себе едину. Они срубят святилище новое, богине Аментет назначенное. Они и жертвы приносить станут.
– Людей в жертву приносить желаешь, Черный волхв? – покачал головой княжич, глядя на мертвеца.
– Разве тебе не нужна сила, княже? – удивился жрец. – Рано или поздно, но ты стол отца своего займешь – так разве не понадобится тебе сила, дабы земли отчие отстоять, рубежи дальше еще раздвинуть? Разве покой подданных твоих тебе не дорог будет? Чем защищать их станешь? Запомни простую истину, дитя мое. Пожертвуешь десятком – спасешь сотни. Об этом и помни…
Река Волхов, четыре поприща ниже Словенска. Конец лета 2408 года до н. э.
– И вот, стало быть, расположились промысловики вечерять. Шкурку заячью сняли, самого – на вертел, над угольками доходит. Сами чуток меда хмельного отпили, о том, что днем повстречали, сказывают. И тут вдруг вроде как песня им от реки слышится. Ну любопытно мужикам стало, кто тут в чащобе распевает, где ни жилья, ни лабазов нема. Прихватили луки, амулеты на всякий случай, да по тропке, по тропке к водопою звериному прокрались. А там, на прогалине, девицы красоты неземной хоровод водят. За руки взялись, кружатся, поют. Венки на головах. Вот… Промысловики, стало быть, пугануть их решили. Да как кинутся! А девицы в смех, да в стороны разбегаются. Охотники мои тоже кто за кем рванули, да друг друга и потеряли. Ну а далее вообще так случилось – кто кого захватил, и непонятно. Люблян сказывал, его сразу три охомутали, раздели, оседлали, да до самого утра спать, мол, не давали. А как рассвет настал, так и сгинули все русалки, точно развеялись в лучах утренних. В общем, возвернулись промысловики непонятные. То ли пуганые, то ли довольные, да всем про девок речных страсти говорят. Вот. Вот такие, стало быть, шутки ныне мужикам видятся…
