— Иди со стороны склона, — предложил Тарантио. Дуводас благодарно взглянул на него. Они поменялись местами и двинулись дальше. Ветер ярился все сильнее, каменистая тропа под ногами была неверной и скользкой. Разговаривать было невозможно, и путники, упрямо наклонив головы, чтобы ветер не хлестал в лицо, брели и брели вперед.
Увы, заклятие тепла было бессильно против ветра, и скоро на одежде у них начал намерзать лед. Мысли Дуво путались; внезапно он остановился и сел.
— Ты что это творишь, прах тебя побери? — заорал Тарантио, возвышаясь над ним.
— Я, пожалуй, немножко посплю.
— Ты что, спятил? Замерзнешь!
Глаза Дуво сами собой закрылись. Тогда Тарантио мокрой от дождя ладонью наотмашь хлестнул его по лицу. Резкая боль ненадолго перемогла сонливость, и Дуво, приняв руку Тарантио, рывком поднялся на ноги. За это время ветер превратился в бурю, его порывы хлестали путников, словно жгучим бичом, швыряли их на скальный склон, превращая и без того нелегкий подъем в бесконечный кошмар. Крепко держась за руки, Тарантио и Дуводас упорно брели все дальше и наконец, одолев поворот, оказались в глубоком ущелье, в котором ветру было не разгуляться. Невозможно было описать словами, какое они испытали облегчение. Привалившись спиной к стене ущелья, Дуводас снова сотворил заклятие тепла. Потом он обнял Тарантио, и путники, продрогшие до мозга костей, долго стояли так, наслаждаясь теплом. Лед, намерзший на их одежду, скоро растаял.
— Мы, должно быть, уже близко, — дрожащим голосом проговорил Дуво.
— Что ж, будем надеяться, что монахи откроют нам ворота.
— Почему же не откроют? — вяло спросил Дуводас.
— В этакую бурю нас могут попросту не услышать. Бьюсь об заклад, что все они сейчас мирно дрыхнут в теплых постельках. Подожди-ка здесь. Я проверю, много ли нам осталось идти.
Он ушел в темноту, а Дуво без сил опустился на каменистую тропу. От его одежды исходил пар, и тепло, окружавшее его, становилось все приятней, заманчивей… Дуво лег прямо на камни и уснул. Через несколько минут, когда вернулся Тарантио, Дуво уже совсем закоченел — заклятие тепла держалось, только покуда он бодрствовал. Тарантио принялся немилосердно его трясти, и Дуво наконец проснулся. Дрожа всем телом, он попытался восстановить заклятие. Тарантио сел рядом с ним.
— Клянусь богами, ну и дурак же ты! — прошипел воин.
— Я… мне… мне очень жаль…
— А уж как я бы жалел, если бы не смог вернуться в Кордуин!
— Ты нашел монастырь?
— Да. До него отсюда примерно двести шагов. Дорога, правда, паршивая — узко и сплошной лед. Лучше нам пока остаться здесь и двинуться дальше уже утром.
— Я не смогу выдержать столько без сна. Тарантио острием кинжала колонул его в шею.
— Если и заснешь, я живо сумею тебя разбудить. Изнуренному донельзя Дуводасу показалось, что эта ночь длилась бесконечно, и когда над ущельем наконец занялась робкая заря, он испытал такой восторг, словно родился заново.
— Что известно об этом монастыре? — спросил Тарантио. Это были первые слова, которые он произнес за всю ночь.
— Немного. Я навел справки о нем в библиотеке Кордуина. Монастырь был выстроен много веков назад священниками Истока. Теперь он принадлежит секте, которая именует себя Несущими Откровение. Они утверждают, что близится конец света.
— Может, они не так уж и не правы, — мрачно заметил Тарантио. — Ну да будем надеяться, что в этом монастыре заведено рано вставать.
Путники устало поднялись и побрели по ущелью. Перед узким скальным уступом, который вел к воротам монастыря, Дуво остановился как вкопанный. Уступ был примерно в сто шагов длиной, весь покрытый льдом, да еще наклонный. Слева от него зияла пропасть.
— Как думаешь, здесь высоко? — спросил Дуво.
— Тысяча футов, — ответил Тарантио, — а может, и больше. Какое нам до этого дело? Можно упасть с высоты в сто футов и разбиться всмятку. Отсюда разве что лететь дольше.
— Я не смогу пройти по этому уступу, — сказал Дуво.
— Ступай впереди. Если оступишься, я тебя подхвачу.
— Нет.
Дейс бесцеремонно сгреб Дуво за грудки и прижал его к скале.
— Слушай, ты, жалкий сукин сын! Ты проволок меня через полмира жалостливой сказочкой об освобождении эльдеров и усмирении даротов! А теперь, только стало чуточку поопасней — и ты уже штанишки намочил? Не выйдет! Или ты идешь — или чем угодно клянусь, что я сброшу тебя в эту треклятую пропасть!
— Не всякий может похвалиться твоей отвагой, — сказал Дуводас, — но я все же попытаюсь пройти по этому уступу. Не потому, что ты грозил убить меня, но потому, что ты прав. Мы должны отыскать Жемчужину, и это куда важнее, чем моя жизнь.
Тарантио разжал руки и выпустил его.
— Иди медленно, прижимайся к скале. Если поскользнешься, падай на живот. Не пытайся удержаться на ногах.
Дуво сделал глубокий вдох и уже хотел было шагнуть на уступ, но тут из монастыря донеслось отдаленное пение. И тут же в лицо ему ударил вал тепла. Впереди, на уступе начал таять лед. Жар казался уже почти нестерпимым, и путники повернулись к нему спиной. И обнаружили, что тепло уже катится дальше по ущелью.
— Этим людям ведома магия земли! — восхищенно проговорил Дуводас. — Они расчищают нам путь!
Волна жара прошла мимо них и двинулась дальше. Дуво без труда пробежал по уступу и почти взлетел по пологому склону к самым воротам монастыря. Тарантио последовал за ним.
— Они послали тепло не для нас, — сказал он. — Если б монахи и вправду хотели нам помочь, жаркая волна не пошла бы дальше того места, где мы стояли. И потом, они все еще поют.
— Меня это не заботит, — счастливо улыбнулся Дуводас. — Главное — что мы добились своего. Мы дошли, Тарантио!
С этими словами он замолотил кулаком по воротам. Вскоре заскрипел засов, и ворота открылись. Перед путниками стоял почтенного вида старец в белоснежной монашеской рясе. Старец ласково улыбался, карие глаза светились добротой.
— Кто вы? — спросил он. — Что вы делаете здесь?
— Можно нам войти? — спросил Тарантио. — Ночью мы продрогли до костей и теперь не отказались бы поесть горячего.
— Да, конечно! Входите.
И почтенный монах отступил, пропуская путников. Когда они вошли, он запер ворота и повел Дуво и Тарантио через небольшой внутренний двор к монастырскому зданию. Поднявшись по лестнице на третий этаж, они долго шли по коридору и наконец оказались в трапезной. На кухне мыл посуду еще один монах. Слитное пение теперь казалось глуше, но все равно можно было различить, что исходит оно глубоко из-под земли.
— И еще раз доброе тебе утро, брат Немас, — приветливо обратился старый монах к своему собрату. — У нас два гостя. Осталась ли еще похлебка?
