Он отнес ее на кровать и завернул в одеяло, так что виднелся в белых складках лишь кончик носа, да торчал наружу локон волос.
Он лег рядом, приподнялся на локте и сказал:
— Ну, рассказывай! — Паша пытался выглядеть спокойным, но его все равно немного трясло от волнения.
— О чем? — не поняла она.
— Как прошел сегодня твой день? Я же почти ничего не знаю о том, что ты пережила. Я всю голову сломал: что ты еще там выдумала?
Агат рассмеялась:
— Вот уж не думала, что ты собираешься со мной разговаривать.
— А почему нет? Мне ведь интересно.
— Ну слушай, — Агат завозилась в своем коконе, пытаясь устроиться поудобнее. — Я вчера так и не смогла уснуть. Лежала, смотрела в окно, потом встало солнце и стали вопить птицы. Знаешь, я думала, что они по утрам поют, а оказалось — вопят. Громко-громко. А ты спал?
— А я спал.
— Ну надо же! Потом меня подняли, стали одевать, и тут мне захотелось спать. Меня причесывают, пудрят, а я зеваю…
Голос Агат становился все тише, она зевала, недоговаривая слова, потом начала бормотать что-то тихо и бессвязно и, наконец, уснула сладким и спокойным сном. Павел долго смотрел на нее, а потом, когда и угли в камине погасли, и нельзя было ничего уже разглядеть, он уснул тоже.
Павел проснулся, когда Агат еще спала. Он отодвинул шторы, раскрыл окно, и в комнату робко и несмело втекло раннее летнее утро.
Будущий король смотрел на сад. Там, за садом и чуть в стороне от него лежал каньон Источник камней. Ветер уже истратил все свои силы, но по-прежнему был влажным и прохладным. Небо было блеклым, словно дождь смыл с него краски. Ничто не отвлекало Павла от мыслей, и только каньон манил, тянул к себе, словно огромный магнит. Павел остался на месте, и тогда каньон пришел к нему. Что-то раздвигалось и переворачивалось, что-то пело и смеялось, и Павел жил обещанием чего-то доброго и волшебного. Он впервые притягивал себе камень, и был удивлен и восхищен, когда увидел перед собой на подоконнике малахит. Камень был неширок, а в высоту был равен расстоянию от кончиков пальцев до локтя. Прекрасная женщина жила в этом камне. Павел видел: вот она выходит из воды, вот наклоняет набок голову, отжимая руками воду из промокших волос. И одна ее нога опирается только на носок, и малахитовые темные и светлые волны текут по ее волосам…
И ее лицо — лицо Агат.
И ее лицо — лицо Азурит, жены первого, Великого Малахита.
Смарагд узнал бы в ней Малахитовую Купальщицу, разбитую Алмазником. Но Смарагд был мертв…
Темное облако, похожее на ватное одеяло, лежало над землей. Между облаком и горизонтом небо было золотым. Садилось солнце.
Павел был один.
Он провел с Агат два чудесных дня, а теперь ее снова увели — жену наследника готовили к его коронации.
Павел смотрел на небо, на закат, на темные листья сада, на малахитовую Купальщицу, и снова на сад. В руках он вертел тот самый перстень, благодаря которому стал наследником престола. Перстень был странным. Крупный, красивый, идеально отполированный малахит с высеченной на нем королевской короной был помещен в оправу из дешевенького сплава. Откуда здесь взялся дешевый сплав? Малахиту проще было бы обратиться к мастерам Златограда за золотом или платиной. Да что там проще? Здесь все всегда именно так и делали. И потом, сколько помнил себя маленький Павел, перстень этот выглядел совсем не так. Камень был тусклым, со множеством мелких царапин, и короны на нем не было. Рисунок не мог прятаться внутри камня — это фантастика и бред. Это ведь не водяной знак, не молоком написанное письмо. Камень это камень, у него своя природа, у него свои законы.
Так может, это он сам, пользуясь открывшейся у него силой, стараясь убедить дворян в своем праве на престол и не задумываясь об этом, машинально создал из старого, никуда не годного перстня вот этот новый?
Но тогда откуда появился на перстне рисунок, в точности совпадающий с рисунком, высеченном на перстне Великого Малахита, который Авантюрин показал Павлу только вчера? И вообще, кто сказал, что перстней было два?
Да и черт с ним! — со злостью решил Павел и надел перстень на палец, твердо решив после коронации заказать для него новую оправу.
Следующий день был невыносимо жарок. На ясном, выцветшем небе сияло огромное солнце. Одуряюще пахли травы. Жужжали, стрекотали и звенели в воздухе тысячи насекомых. Птицы умолкли, прячась от зноя в ветвях деревьев.
Высокие сапоги и бархатный костюм сводили Павла с ума. От жары и волнения он был близок к обмороку и все время просил слуг принести ему воды.
Окруженный толпой придворных будущий король спустился вниз по парадной лестнице. Во дворе его ждал главный конюший — крепкий рыжий бородач с Кинесса. Огромная в ярких веснушках лапа держала под уздцы высокого тонконогого жеребца. Конь был ослепительно бел, так что солнце, отражаясь от его шкуры, больно било в глаза. Окруженный множеством людей, конь нервно перебирал ногами и несколько десятков золоченых нитей, привязанных к седлу, постукивали его по брюху. Нити были унизаны благородными камнями, каждый из которых напоминал о старинном дворянском роде.
Павел вскочил в инкрустированное малахитами седло, взялся рукой за узду, украшенную агатами, похлопал коня по шее и прошептал ему: «Ты умница, Эксцельсиор».
Медленно и степенно наследник престола выехал со двора. Глухо постукивали копыта по раскаленному солнцем камню мостовой, слегка позвякивала упряжь, бились друг о друга небольшие камешки. За воротами дворца вдоль дороги теснились толпы народа.
Павел знал, что они пришли сюда не только посмотреть на него. По древней традиции за наследником и свитой шли слуги с подносами, на которых лежали камни будущего короля и его жены. Слуги кидали камни горстями направо и налево, и люди бросались поднимать их, устраивая драки: камней на всех не хватало. Павлу показался варварским этот обычай, но Бирюза уверила его, что простолюдины любят подраться и любят потом хвастать своими трофеями и увечьями, полученными в схватке.
Павел знал, что ему нельзя сейчас оборачиваться назад. Он мог только слушать, и с ужасом отмечал, что шум и крики позади процессии становятся все сильнее. Люди, стоящие впереди, тоже начали волноваться. Видимо, по рядам прошел слух, что камней осталось мало, и на всех их не хватит.
Старая бабка, стоящая в первом ряду, глянула Павлу прямо в глаза и крикнула:
— Что это за король?! Даже в кранасию и то прибыли от него нет.
Павел нахмурил брови. Ему стало так обидно, а ведь он сделал ровно столько малахитовых шариков, сколько просили у него придворные. И тогда Малахит сделал то, чего не делал до него ни один правитель. Он слегка наклонился вправо и махнул рукой. Оторопевшие люди, не поняв сразу, что он делает, даже отшатнулись назад. Бабка, кричавшая ему обидные слова, взвизгнула и замахнулась на Павла клюкой. Но потом вдруг все поняли, что и он тоже разбрасывает камни. Зеленые шарики малахита текли из его перчатки нескончаемым потоком и ложились к ногам людей, как ложится на землю первый снег. Павел переменил руку и начал сыпать камни слева. Люди опешили. Широко открыв глаза, они смотрели на это чудо. Драки больше не было. Те, кто стоял в первом ряду, почтительно опускались на колени и, зачерпнув горсть камней, раздавали по камешку людям, стоящим сзади. Камней было так много, что хватило каждому, и даже после коронации мальчишки находили в пыли и меж камнями мостовой зеленые шарики малахита.
