Сердце города, уцелевшее во всех войнах, не тронутое Большой Игрушечной. Какие сволочи!..
— Включите радиоперехват. — Бажанов вздыхает, с силой проводит рукой по лицу. — Все волны, какие поймаете!
Оператор возится у пульта, чертит знаки, шелкает переключателями. И вот динамики взрываются хрипом. Хрипом, треском — и забористым матом:
— …"Иртыш"! «Иртыш»! Какого хера? Я же тебе сказал, «вертушки» не посылать! Ракетами бей, ракетами! Повторяю: «вертушки» не посылать, уже пять накрылось! Там, блин, у них защита, ребята с ума сходят. Как понял?..
— Всем! Всем! Это «Буденновск»! При встрече с боевиком высокого роста, называющим себя «Месяц-из-Тумана», немедленно открывать огонь на поражение. Повторяю…
— …Твою мать, «Ярославль»! Чегему тебя на Гвардейцев-широнинцев? Что значит, не можешь пройти? Точку подавил? Ну так газуй! Да плевал я на этих макак! Мочи их всех! Повторяю: всех мочи, кого увидишь! Приказа не знаешь? Всех здешних выблядков! А самоходки на что? Развернул — и лупи, блин! Да какие люди, мочи — и все!..
— …"Алмаз", «Алмаз»! Корректировщиков, пидоров, под трибунал отдам! Ни одна ракета не взорвалась! Яйца оторву уродам! Что значит, «проверял»? Я за свои ракеты отвечаю, а за твои погоны — нет! Да знаю, что компьютер сдох, у меня он тоже, сука, накрылся. Марал я твой спутник, сам проверь!..
— …Которые на мотоциклах — близко не подпускать! Гасить из пулеметов! Повторяю — с боевиками на мотоциклах в ближний бой не вступать…
Не хочу слушать. Не хочу! Они убивают город.
И ничего поделать нельзя! Ничего! Может быть, потом, лет через сорок, мы вытащим этих мерзавцев в Нюрнберг…
— Игорь! Расскажи мне про остров! Он большой?
— М-маленький! — его губы слегка касаются моего уха. — Пляж — и п-пальмы. А посреди — гора. Т-там когда-то было капище. Б-бог Ронго, страшный такой, ушастый…
Я закрываю глаза. Ничего не хочу видеть — ни черных клубов дыма на экранах, ни бледного лица Шамана. Остров, маленький остров посреди океана…
…Мы с Игорем идем по белому горячему песку. Босиком. Легкая теплая волна догоняет, тыкается, уползает назад. Эми рядом, она улыбается, что-то рассказывает на своем смешном американо-русском суржике.
Тихо — только шум прибоя.
И больше нет войны.
Маг понравится ей! Он ведь не может не нравиться!
Неужели это будет? Неужели?..
Ты ведь не обидишься, Саша?
***— Колонна танков подходит к площади! Десять машин!
Голос лейтенанта слегка дрожит.
Все! Нет острова, нет теплого прибоя.
Зато танки уже здесь.
Значит, что — конец?
Бажанов медленно расстегивает кобуру, рука привычно вынимает обойму, вставляет назад.
— Господа! Предлагаю перейти на запасной командный пункт. Я-на баррикаду. Оружие — в соседней комнате…
— Погодите! Не надо!
Николай Эдуардович Лель вскакивает, подбегает к генералу, что-то шепчет. Бажанов хмурится, дергает щекой.
— Хрен с тобой, пробуй! Все равно!
Улыбка господина Леля становится неотразимой. Он вежливо прокашливается, поворачивается к нам:
— Господа! И дамы!
Галантный поклон в мою сторону.
— Прошу помочь мне в маленьком, э-э-э, научном эксперименте. Это займет пять минут, не больше!
Мы переглядываемся, кто-то неуверенно пожимает плечами. Я смотрю на Игоря — Маг серьезен. И господин Молитвин — тоже. И тут я понимаю, что малыжинский Калиостро не шутит. Научный эксперимент? Уж не боженьку ли Капустняка кликать станет?
Между тем Николай Эдуардович берет два пустых стула и ставит их у стены. Табуретка перемещается на противоположную сторону. Круглая железная коробка устанавливается посередине.
— Господин лейтенант! Не могли бы вы включить экран? Да-да, площадь Свободы. Насколько я понял, танки должны появиться из-за Госпрома?
Ему никто не отвечает, но экран включается мгновенно. Знакомая площадь,чем-то похожая на огромную перевернутую колбу. Серая громада Госпрома. Баррикада, трофейные танки по бокам, еще один — у въезда на улицу Иванова.
Их пока еще нет.
— Господа! — Лель обводит нас наивными, чистыми глазами. — Прошу стать вокруг меня и взяться за руки. Да-да, понимаю, немножечко не, ко времени, но обряд есть обряд…
Он смотрит на Молитвина. Черный Ворон не отвечает, отворачивается.
Все остальные поглядывают на Бажанова. Генерал вновь дергает щекой:
— Попробуем, господа! Хуже не будет. Итак, пробуем! Я не возражаю, поскольку рядом со мною — Игорь. И моя рука — в его руке.
Странный хоровод выстраивается вокруг улыбчивого господина Леля, стульев и железной коробки. Николай Эдуардович удовлетворенно кивает и начинает снимать ботинки. Затем носки.
Мой сосед слева — все тот же господин Мацкевич — брезгливо морщит длинный нос.
Между тем Лель принимается тихо шептать: сперва над стульями, затем — над табуретом. Потом настает очередь коробки. Из нее извлекается банка — стеклянная, с синей крышкой.
Я гляжу на экран — и вздрагиваю. Первый танк уже выезжает из-под бетонного пролета.
Николай Эдуардович тем временем занят банкой. Он по-прежнему шепчет, затем достает иголку, макает в извлеченный из коробки флакон одеколона…
…Капля крови медленно набухает, падает…
Рядом — нетерпеливое хмыканье Игоря. Кажется, он что-то понимает.
И я — понимаю.
Это уже было. Темная ниша, каменная плита со сбитыми ангелочками…
…Растопыренная пятерня касается окровавленного камня, скользит по лицу… Дымится кровавый ручей, пахнет горелой плотью. Он отступает на шаг, страшный нож медленно опускается вниз…
— Интересно, инт-тересно! П-подобное — подобным… — шепчет Игорь, а я только вздыхаю. Да, интересно! Как хорошо, что Маг не был там, в страшном подвале!
…Танки уже на площади — все десять. Разворачиваются, пушки смотрят на наши окна… — СейчасГ Сейчас! — Господин Пель прижимает палец, выдавливая кровь. Капля за каплей падают в стеклянную банку.
…Из динамиков доносится грохот. Танки открыли огонь.
— Третий этаж. Прямое попадание, — доносится голос лейтенанта.
Мы ничего не слышим — слишком глубоко под землей наш бункер. Но все равно — страшно!
Рука Игоря сжимает мою… — Сейчас, сейчас!… Банка опрокидывается наземь, и я еле удерживаюсь, чтобы не завопить. Тараканы! Боже, какая мерзость!
— Неплохо! — Игорь качает головой, улыбается, и я немного успокаиваюсь. Неплохо! Тараканы ползают по полу, пушки лупят в упор!..
— Попадание по баррикаде…
Николай Эдуардович переступает босыми ногами, улыбается. Внезапно его лицо начинает меняться. Глаза округляются, кривится рот, отвисает нижняя губа. Веки растерянно моргают…
