Парень грустно скривил рот и вышел. Бет тоже стала собираться.
— Постой-ка. У меня прием закончился. Поедем вместе, — сказал ей Ю-Ю.
По дороге они снова говорили о том, что было понятно только им:
— Как твои успехи в ратном деле? — спросил доктор.
— Все лучше и лучше. Вчера я даже едва не одолела деда. Хотя он, конечно, здорово поддавался.
— Он еще не женился?
— Нет. А как ты поживаешь? Так и бегаешь за всеми блондинками подряд?
— Не смейся, — обиделся черт.
— Я и не смеюсь. Просто понять тебя не могу. Зачем ты ее ищешь? Она же тебя убить собиралась.
— Она не виновата! Ее использовали! — горячо возразил Ю-Ю.
— Решение она сама приняла.
— Женщины слабы и подвержены искушению.
— Вот уж точно, — ответила Беатриче, подумав о своем. — И все равно, пропащий ты и, пожалуй, одержимый. Всю жизнь будешь искать ее?
— Кто бы говорил! Ты-то сама всю жизнь будешь ждать его?
Бет оставила этот вопрос без ответа и через некоторое время проговорила:
— Все-таки хорошо, что мы смертны. Представляешь, если бы пришлось ждать вечность?
По субботам Беатриче бывала у отца в его новой семье. Его молодая жена готовилась стать матерью. Отец сиял и чувствовал себя юным, когда закупал ползунки и распашонки. Он не замечал, что с его дочерью происходит что-то странное. Лишь после разговора с Еленой Сергеевной он вдруг задумался и решил провести беседу:
— Прежде всего хочу сказать тебе, — начал он, — что очень горжусь твоими успехами в учебе. Закончить за одну четверть одиннадцатый класс не каждый сумеет. Не пойму только, почему тебе это раньше в голову не пришло. А могла бы уже в институте учиться. Вот…
Отец замялся, наверное, раздумывая, может ли он теперь, когда дочь живет не с ним и неподконтрольна ему, читать ей наставления. Но видно решил, что может, потому что продолжал развивать свою мысль:
— Нас с твоей мамой, честно скажу, настораживают твои затяжные приступы тишины и задумчивости и то, что ты ведешь ненормальный для девушки твоего возраста образ жизни: гуляешь по ночам не с друзьями, а с этой собакой, не ходишь на…как их биш…дискотеки, не заводишь подруг. А твоя непонятная дружба с этим странным доктором и сумасшедшим стариком? Как это понимать? А твое увлечение фехтованием? Разве это занятие для молодой девушки?
Беатриче слушала его молча, глядя в воздух перед собой, а когда отец остановился, чтоб перевести дыханье, спросила:
— Па, зачем ты затеял этот разговор?
— Я хочу узнать, что творится в твоей голове.
— Зачем?
— Затем, чтоб быть уверенным, что ты не вляпаешься в какую-нибудь гнусную историю.
— Обещаю, что ничего плохого со мной не произойдет, и в голове моей нет ничего, что могло бы ввергнуть меня в пучину разврата.
— Ну, раз обещаешь, тогда ладно, — растерянно произнес отец.
Его долг был выполнен, и он успокоился, снова переключаясь на преприятнейшее занятие — подбор имени для малыша.
— Почему бы не назвать его Гавриилом? — спросила Бет, не отвлекаясь, казалось, от своих мыслей.
— Что это за имя? — почему-то испуганно спросила новая жена ее отца. Она в обще с опаской относилась к Беатриче.
— Действительно, что за библейское имя? — переспросил отец.
— Так звали отца одного моего знакомого, — ответила дочь.
— Нет. Это имя нам не подходит. Тем более, что у нас будет дочка. Так сказал доктор.
— У вас будет мальчик, — спокойным и потому пугающе безапелляционным тоном возразила Беатриче, все еще созерцая воздух перед собой. Потом тихо встала и так же меланхолично зашагала к двери, на ходу прощаясь и никак не объясняя своего ухода вдруг…
Когда Беатриче осенью появилась в школе, все сразу заметили, как она изменилась. Многие ее одноклассники приписывали ее преображение несчастной любовной истории с Муромским. Учителя объясняли ее состояние семейными проблемами.
Кирилл все еще не мог до конца осознать своего нового статуса и иногда искоса поглядывал на Бет, пытаясь угадать ее настроение. Однажды, оставшись с ней наедине, он сказал:
— Извини, если причинил тебе боль.
— Не ты причинил мне боль, — безразлично молвила она, а потом, взглянув в глаза юноши так пристально, будто хотела понять, что же в них ее когда-то привлекало, спросила:-Разве ты заметил во мне боль?
— Не знаю, — растерянно отозвался Муромский и отвел глаза, потому что вспомнил, что не может теперь вести с девушками откровенные разговоры.
— Тогда и не болтай зря! — зло ответила Беатриче и быстрым шагом удалилась от него.
Она все еще оставалась для него загадкой: ни с кем не дружила, почти не появлялась в школе. При этом вопрос учителя никогда не мог застать ее врасплох. Она стала круглой отличницей по всем предметам. А учительница литературы просто разводила руками.
— Откуда у тебя такие мысли в голове, — спрашивала она. — Ты читала Ницше?
Когда перед зимними каникулами классная объявила, что Косовей экстерном сдала все экзамены, зачеты и контрольные и больше не будет ходить в школу, это никого не удивило.
— Ну, и слава богу, что я эту чокнутую больше видеть не буду, — сказала Линка Муромская, которая теперь вела разговоры лишь о подгузниках и пустышках и гордо носила по школе свою распухшую молочную грудь.
— Сама ты чокнутая, — почему-то расстроился Сомов.
— Говорю тебе, она ненормальная. Со своей собакой разговаривает, как с человеком, будто она ее понимает. Я сама слышала.
— А я знаю, что она ходит в какую-то спортивную секцию, — сказала Ритка.
— Наверное, не секцию, а секту. Сатанистов, — предположил кто-то, и все с ним согласились.
А между тем в который раз расцветала весна. Беатриче, как когда-то по Дремучему Лесу, бродила по городу со своей верной Троей, сама не зная с какой целью.
— Как скучно здесь, — вздыхала она. — А помнишь, как однажды мы встретили его в лесу, и он пригласил нас в свой замок?
И она снова начинала вспоминать, и сердце снова сжималось от тоски.
— Скучно…
— Бет, послушай, ты должна жить нормальной человеческой жизнью, — говорил ей Ю-Ю.-Найди себе парня, общайся со сверстниками, на тусовки ходи.
— Не могу никого видеть, Юрка. Всегда перед глазами образец для сравнения.
— Что же ты собираешься делать?
— Вот станет совсем тепло, и мы с Троей отправимся бродяжничать. С детства об этом мечтала.
— А жить ты будешь на что, а питаться чем? Солнечной энергией?
— У меня же есть сила.
— Ну, и что?
— Воровать буду. Но только самое необходимое. А может и не только…
