Ещё минута и самообладание покинуло бы меня, но строптиво взвизгнула скрипка и ночная фея в последнем аккорде топнула так, что отлетел даже мой капюшон. По следующей гробовой тишине стало ясно, что меня здесь знают. А она спокойно присела так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и, протянув руку, сказала:
– Плати.
– За что? – невозмутимо спросил я (в работе инквизитора пригодился дар отца: быстро справляться с собой, вовремя обуздав чувства). – За мой разбитый твоими изящными каблучками ужин?
Она проследила мой взгляд, обращённый к расколоченной миске салата и раздавленному жаркое, и по-прежнему спокойно (насколько ей позволяло частое после танца дыхание) заметила:
– Я танцевала для тебя. Плати.
– По твоей милости я остался голодным, – как можно невозмутимее (тут уж насколько мне позволяло моё дыхание) парировал я. Вырез корсажа был глубоким, и только ещё больше подчёркивал вздымающуюся после жаркого танца тугую грудь.
– Зато я насытила твою душу, – уже с нажимом произнесла та.
– В голодном теле моя душа сытой не станет.
– Я потратила на тебя столько сил! – стала закипать девица. – Плати!
– А кто заплатит мне за несостоявшийся ужин? – стал входить во вкус я, провоцируя её.
– Ну, знаешь ли! – возмущённо выдохнула она и угрожающе добавила: – Плати, или я
Испуганная толпа замерла, с ужасом и изумлением глядя на осмелившуюся угрожать цыганку. Да ещё кому?! Великому и ужасному мне!
– Ты? – не в силах скрыть улыбки спросил я. – Что? Что ты мне сделаешь? Ты хоть знаешь, кто я?
– Нет, – честно призналась глупышка.
– Хорошо, – улыбнулся я, пряча под стол руку с характерным перстнем.
– Но неужели ты думаешь, что если тебя все боятся, волен поступать как угодно? Благородный? Да? Думаешь, тебе всё дозволено? Но там, – ткнула она пальцем в небо, – всё видят, всё знают! Берегись! Последний раз предупреждаю тебя – заплати, иначе я лишу тебя покоя!
– Как? Заколдуешь? – при последней фразе окружающие испуганно ахнули и попятились назад.
– Чтобы лишить тебя покоя, не нужно колдовать, – улыбнулась она, наклоняясь ещё ближе к моему лицу. Внезапно она коснулась горячими губами моего лба, потом, скользнув вниз, чмокнула нос, скользнула ниже и, затормозив в каком-то ничтожном расстоянии от губ, игриво заметила: – А нет! Ты не заплатил. Хотя, – задумчиво вскинула она голову, – ты остался голодным. А ладно! – решила она.
И в следующую минуту я помнил только горячие губы и громкий испуганный шёпот: «Она поцеловала главу Инквизиции!» Опомнившись, я попытался её схватить, но, ловко увернувшись, та со смехом соскочила со стола и, убегая, крикнула:
– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила!
Смеяться хотелось и самому, но вокруг испуганно таращились три десятка глаз. Ну что мне ещё оставалось, как ни, подавив улыбку, строго приказать, что сожгу всю таверну, если завтра они не приведут мне эту еретичку?
И как предрекала моя прекрасная противница, всю ночь я не мог уснуть, а на следующее утро меня подняли жуткие крики и ругань.
– Что случилось?
– Вам привели эту цыганку! – крикнул Паскаль. – Ох, и строптивая, тварюга!
– Иду! – взлетел я с постели, лихорадочно одеваясь.
В зале для приёмов меня ожидала целая коррида. Шестеро мужчин пытались справиться с кусающейся и царапающейся дикой кошкой. Думаю, если бы я не приказал доставить её живой, (и ловцы не старались доставить её мне в товарном виде), то парни управились бы с добычей гораздо быстрее и без меньших хлопот. Хотя стоит сказать, что девочка бы тоже в долгу не осталась.
– Отпустите её, – вздохнул я, массируя пальцем звенящий после вчерашней ночи висок. – И дайте поговорить с этой заблудшей душой наедине. Ничто не должно мешать таинству исповеди.
Дождавшись, когда все выйдут и закроют за собой дверь, я, наконец-то, повернулся к ней. Цыганочка стояла босиком на холодном полу, разорванная и испачканная юбка висела жалобно и сиротливо, растрёпанные волосы гордо разметались по плечам, прикрывая потрёпанную блузу. Очевидно, бессонная ночь выдалась не только у меня.
– Как тебя зовут, дитя моё?
– Дитя моё? Дитя моё?! – разъярённой тигрицей выдохнула она, потрясая исцарапанными и синими от верёвок и захватов руками. – Как ты смеешь называть меня «своим дитём», натравив весь город?!
– Они глумились?
– Нет, но они ловили меня как скотину! Я не олень и не дичь, чтобы быть предметом охоты! И я не «твоё дитя», мой инквизитор, вы сами-то, на сколько лет меня старше?!
– Вот как? – вскинул я бровь. Очевидно, она, как и все, обманулась в моём возрасте. Как уже сказано, время пожалело мою внешность, (что тоже начало вызывать суеверный шёпот у народа), по виду мы походили на сверстников, хоть я запросто мог сгодиться ей в отцы. И вдруг мой возраст впервые в жизни меня почему-то очень разозлил. – Только я не «твой инквизитор», дитя моё.
– Вот как? – точно также подняла она бровь.
– Ответь мне на один вопрос. Почему ты выбрала вчера меня?
– По виду ты был достаточно трезв, чтобы не хватать за ноги, и достаточно богат, чтобы расплатиться. Кто же знал, что ты такой шарлатан! – сплюнула та.
Не скажу, что именно этого ответа ожидал роковой инквизитор. (Особенно тот, который привык быть в центре женского внимания и восхищения).
– А ты только танцуешь? – уточнил я.
– Да. А вы приказали горожанам притащить меня сюда, чтобы отпустить мне грехи? Помолиться со мной этой ночью?
– Нет, – мотнул я, осознавая в глубине души, что она в чём-то права. И ночь, как ни странно, я хочу! Очень даже хочу!
– А! Господин желает обедню! – иронично протянула она после взгляда в глаза. – Только я безграмотная – и не читаю молитв!
– А ты не думала, что я мог послать за тобой, чтобы вернуть долг? – не выдержал я.
От такой наглости тигрица опешила. В глазах вспыхнуло удивление, надежда, а затем вновь вернулся прежний скептицизм и циничность.
– Брось! – фыркнула та. – Неужели ты думаешь, что я не знаю несправедливость и грязь этого мира?! Есть люди, чистые, добрые, посвятившие себя Богу, помогающие людям, и есть те, кто использует их благородство, прикрываются великими идеалами из собственной корысти! Бочку мёда портит одна ложка дёгтя. Из-за таких, как ты, тень пала и на них! Знаешь, сколько я встречала таких инквизиторов, знаешь, сколько моих подруг, сестёр полегло на пламени костра? А? – в глазах появились слёзы. – Скольких ведьм ты видел? Не тех, что сжёг, а настоящих? И как ты определяешь их? Как? Кто дал тебе право вершить человеческую судьбу? Он?! – ткнула она пальцем в небо. – Кому это нужно? Ему?! Так покажи мне в Библии место, где говорится о святой Инквизиции?! Где оно?! Где?!
