На втором и третьем ярусе число наших солдат заметно уменьшилось. Я спросил об этом у Одноглазого.
– Госпожа приказала переместить часть людей на первый ярус. По большей части солдат с верхнего.
Выходит, это больше половины дивизии Душелова. На его позициях людей осталось совсем мало.
– Как думаешь, прорвутся они сегодня?
Одноглазый пожал плечами:
– Если будут лезть столь же упрямо, как и вчера. Но посмотри сам – у них пропал задор. Они поняли, что играючи нас не взять. Мы заставили их призадуматься. И вспомнить про старую каргу из Башни. Ведь она еще не выходила. Возможно, это их и тревожит.
Сам я предположил, что причиной скорее были потери среди членов Круга, чем растущее среди солдат беспокойство. Командную структуру мятежников охватил хаос. Любая армия остановится, если не знает, кто ею командует.
Тем не менее через четыре часа после рассвета они вновь отправились умирать за свое дело. Наша передовая линия укрепилась – Ревун и Безликий сменили Зовущую и Костоглода, оставив Крадущегося защищать второй ярус.
Сражение приобрело четкую схему. Очередная волна накатывалась вперед, попадала под ливень стрел, пересекала ров по мостам, укрывалась под мантелетами, потом шла на подкрепление тем, кто ломал нашу передовую линию. Они шли и шли непрерывным потоком. Тысячи падали, еще не добравшись до врага. Многие из тех, кому это удавалось, сражались совсем недолго и вскоре уже брели обратно, иногда помогая раненым товарищам, а чаще попросту уходя от греха подальше. Офицеры потеряли контроль над солдатами.
Подкрепленная передовая линия продержалась дольше и упорнее, чем я ожидал. Тем не менее непрерывное давление и накопившаяся усталость через некоторое время сделали свое дело. Появились бреши. Вражеские солдаты добрались до частокола. Взятый организовал контратаки, но большинству из них не хватило решительности. Здесь и там менее стойкие солдаты пытались сбежать на верхний ярус, но Крадущийся перекрыл его, распределив по краю яруса несколько взводов и приказав сбрасывать беглецов обратно. Сопротивление противнику возросло.
Но все же мятежники почуяли победу. Энтузиазма у них прибавилось.
Видневшиеся в отдалении рампы и башни двинулись вперед. Перемещались они с черепашьей скоростью, по несколько ярдов в минуту. Одна из башен рухнула, когда ее переправляли через бывший дальний ров, где засыпанную землю плохо утрамбовали. Падая, она раздавила рампу и несколько десятков человек. Остальные осадные приспособления двинулись дальше. Гвардейцы нацелили на них самые мощные орудия и стали забрасывать противника огненными шарами.
Вспыхнула башня, за ней вторая. Остановилась охваченная огнем рампа, но остальные, неумолимо приближаясь, достигли второго рва.
Теперь в дело вступили легкие баллисты, обрушив град снарядов на тысячи солдат, толкавших башни и рампы.
А у ближайшего рва вовсю трудился авангард, засыпая ров и утрамбовывая землю. Каждую секунду кто-то из них падал, получив стрелу. Я смотрел на них с невольным восхищением – это оказались храбрейшие из врагов.
Звезда мятежников восходила. Нерешительная поначалу атака становилась ожесточенной. Передовая линия превратилась в группки окруженных солдат, сражающихся из последних сил. Люди, которых Крадущийся послал на край яруса возвращать бегущих снизу солдат передовой линии, теперь сбрасывали чересчур смелых мятежников, пытающихся перебраться через частокол. В одном месте мятежники выломали из него несколько бревен и теперь пытались выкопать в земляной стене проход.
День лишь недавно перевалил за середину, и мятежники располагали еще несколькими часами светлого времени. Мне стало страшновато.
Ко мне подошел Одноглазый, которого я не видел после начала вражеского приступа.
– Поступили новости из Башни, – сказал он. – Прошлой ночью Круг потерял шестерых. И это означает, что их осталось не более восьми. А из тех, кто составлял Круг, когда мы впервые появились на севере, уже, вероятно, никого нет.
– Неудивительно, что они начали столь нерешительно.
Одноглазый пригляделся к сражению:
– Кажется, дела не очень хороши, верно?
– Хреновые дела.
– Наверное, поэтому она и выходит. – Я обернулся. – Да-да. Она уже идет. Собственной персоной.
Холод. Холодно, холодно, холодно. Сам не знаю почему. И тут я услышал, как кричит Капитан, а ему вторят Лейтенант, Леденец, Ильмо, Ворон и другие, не разберешь кто – и все они приказывают строиться. Время битья баклуш кончилось. Я торопливо направился к нашему госпиталю – нескольким палаткам у заднего склона пирамиды и, к сожалению, с подветренной стороны относительно отхожего места.
– Проведем быструю инспекцию, – бросил я Одноглазому. – Проверь, чтобы все было наготове.
Госпожа выехала верхом и поднялась по рампе, начинающейся возле выхода из Башни. Животное под ней явно было не из простых – огромное и резвое, с глянцевитой шкурой, оно выглядело как идеал лошадиного совершенства в глазах художника. Одета она была стильно – красная и золотая парча, белые шарфы, золотые и серебряные украшения, а для контраста несколько черных деталей одежды, – и весьма напоминала богатую горожанку, какую можно увидеть на улицах Опала. Волосы полуночной черноты выбивались длинными прядями из-под элегантной белой с кружевами треугольной шляпки с плюмажем из белых же страусиных перьев. На вид она казалась не старше двадцати лет. Там, где она проезжала, возникал островок тишины. Мужчины смотрели ей вслед, разинув рты. Нигде я не заметил даже намека на страх.
Спутники Госпожи внешне были ближе к ее общепринятому облику. Среднего роста, все затянутые в черное, лица скрыты под черными полупрозрачными вуалями, верхом на черных лошадях с упряжью и седлами из черной кожи, они напоминали популярный образ Взятого. Один из них держал длинное черное копье с наконечником из зачерненной стали, другой – большой серебряный горн.
Проезжая мимо, она удостоила меня приветливой улыбкой. Ее глаза искрились юмором и казались зовущими…
– Она все еще любит тебя, – подначил Одноглазый.
Я вздрогнул:
– Этого я как раз и боюсь.
Она проехала через наши ряды прямо к Капитану, поговорила с ним полминуты. На его лице, когда он разговаривал с этим воплощением зла, не отразились никакие эмоции. Мысленно надевая железную маску командира, Капитан становится невозмутимым.
Ко мне торопливо подошел Ильмо.
– Как поживаешь, старина? – спросил я, потому что не видел его несколько дней.
– Она тебя зовет.
От неожиданности вопрос застрял у меня поперек горла.
– Да понимаю я, что ты хочешь сказать, – добавил Ильмо. – Хорошего понемногу. Но что ты можешь сделать? Раздобудь себе лошадь.
