Дертоса воспринимала этот предсмертный крик как острую физическую боль, которая пригвоздила ее к полу мириадами острых игл. С каждым мгновением боль становилась все более жгучей; казалось, еще немного – и сердце девушки разорвется. А затем все разом закончилось. Боль отпустила, дышать стало легче. Она села, тряхнула головой. Мысли ее прояснились, и вдруг странная, ничем не обоснованная радость заполнила все ее естество. Дертоса засмеялась.
Она была свободна! Она ощущала свободу как легкость, как возможность стоять, ходить, бегать – и получать величайшее наслаждение от этого. Жить – и быть свободной. Быть живой – и ни от чего, ни от кого не зависеть!
Это было восхитительно.
Дертоса внезапно осознала, что никогда прежде не чувствовала себя такой свободной. Она всегда от кого-то зависела. Когда была мала – от своих воспитателей, когда подросла – от Эндоваары, который был ее наставником, другом, учителем… и надзирателем. Потому что друиды никогда полностью не доверяли девочке, бывшей дочерью болотницы.
После она добровольно впадала в зависимость от мужчин, которых дурачила. Не они от нее зависели, но она от них. От их настроения, от степени их доверчивости или глупости, от их испорченности.
Ну а потом, когда она оказалась в руках тайной стражи, Конана…
Вдруг Дертосе пришла в голову чрезвычайно странная мысль. Конан поработил ее не только душевно, но и физически: он таскал ее за собой, можно сказать, на веревке, он заставлял ее делать то или это, отдавал ей приказы, отправил ее практически на верную смерть в логово Тургонеса… И именно Конан послужил причиной ее полного освобождения.
Она улыбнулась. Она не будет благодарна ему. Он был с ней жесток и не считался с ее желаниями. Да, она не свяжет себя благодарными чувствами! Свобода – так свобода, полная и окончательная!
Девушка прошлась по комнате, стараясь не поскользнуться в луже крови. Она все еще испытывала боль, но уже не такую сильную. Раны на ее теле заживали прямо на глазах: должно быть, действовала магия друидов.
Она прошла через спальню, где несколько часов назад мирно отдыхала в объятиях альбиноса-мага. Дертоса старалась не смотреть на постель. В те минуты альбинос вызывал у нее какие-то странные, почти сестринские чувства. Он представлялся ей едва ли не братиком, который набирается сил перед занятиями с учителем. Лучше об этом не думать. Дертоса тряхнула головой и, поднявшись на носки, выбежала к двери.
Она не успела коснуться ручки, как дверь сама распахнулась ей навстречу, и на пороге появился тот, о ком она думала перед тем, как войти в спальню: Конан-киммериец.
Конан был исцарапан, синие глаза его светились диким ликованием, а с губ рвался боевой клич. Завидев Дертосу, он расслабился и вдруг улыбнулся совершенно простой, юношеской улыбкой, так что она сразу увидела, насколько он молод.
– А, Дертоса! – стараясь говорить небрежно, бросил Конан. – Я так и знал, что у тебя все получится. Где эта гадина?
– Я отрезала ему голову, – пробормотала девушка.
Конан схватил ее за плечи, притиснул к себе и сочно поцеловал в губы. Затем чуть отодвинул, все еще держа за хрупкие плечи своими могучими лапищами, и полюбовался на нее, точно на дивное произведение искусства.
– Я обожаю тебя, – заявил он. – Ты знала об этом, болотная жаба? Я тебя просто обожаю!
Переворот
Кондатэ, властитель Дарантазия, большую часть жизни провел в блаженном неведении и еще более блаженном ничегонеделании. Он предпочитал выращивать экзотические цветы в своих оранжереях, читать книги на кхитайском языке (для этого у него имелся специальный учитель-кхитаец, привезенный за сумасшедшие деньги и растолстевший от безделья и обильной кормежки) и наряжаться в шелковые одежды.
У Кондатэ были исключительные способности к изящному и бесполезному. Он никогда не задумывался о происхождении столь стойкого отвращения к любого рода активной деятельности. Возможно, таким Кондатэ был от природы, но не исключено, что над личностью правителя поработали маги Дарантазия.
Когда Конан разбил зеркало, Кондатэ встревожился: его напугал шум. Он подошел к окну и выглянул, но ничего не увидел. На какое-то время его охватило беспокойство, но длилось оно недолго, и скоро правитель вернулся к интересной книге, где рассказывалось о любви между кхитайским мудрецом и капризной кхитайской феей, которая жила в глубине быстрой реки.
Учитель-кхитаец мирно дремал над тарелкой с рисом и рыбой. Его щеки свешивались, нос и глаза тонули в складках жира, губы оттопыривались. Он вел полурастительное существование. Впрочем, время от времени он давал ученику уроки словесности: пересказывал какие-нибудь предания или растолковывал второй, третий, четвертый – и так до десятого – глубинный смысл какого-нибудь иероглифа. Все это чрезвычайно занимало обоих, и учителя, и ученика.
Странный крик. Кондатэ некоторое время размышлял, что бы мог означать шум, донесшийся с вершины башни магов. Это неприятно обеспокоило его. Тем более, что крик длился достаточно долго, чтобы вызвать дискомфорт. «Нужно будет велеть стражникам посетить магов и попросить их вести свои исследования тише», – подумал Кондатэ.
Он наклонился над горшком, в котором пышно цвел белый цветок. Результаты удовлетворяли графа: все-таки он – одаренный цветовод. Стоит ли желать лучшего! Из цветков можно собирать интересные композиции. Например, вот этот, с причудливыми лепестками…
Кондатэ не успел додумать свою мысль. Тоска навалилась на него. У него как будто отобрали радость, погасили день перед его глазами. И сам цветок вдруг перестал восхищать его, хотя, кажется, ни в малейшей степени не утратил своей красоты.
Кхитаец показался Кондатэ отвратительным жирным бездельником, хотя еще минуту назад граф с удовольствием предвкушал совместное чтение. Да и книга… Ну что за история? Что за глупая фея, что за глупый мудрец? Разве можно влюбляться в женщину, которая живет на дне реки? Да и вообще, какое дело властителю Дарантазия до кхитайской феи?
– Какая скука… – прошептал Кондатэ. Он огляделся по сторонам, вцепился в свои волосы и вскричал: – Да что происходит? Что это со мной?
Дверь отворилась. В комнате стоял еще один человек. Кондатэ резко обернулся к нему.
– Что тебе надо? Кто позволил тебе войти?
– Ты – Кондатэ, называющий себя правителем Дарантазия? – резко спросил человек.
За его плечом Кондатэ разглядел еще одного, рослого, с черными волосами и устрашающими мускулами. Но не гигант устрашал Кондатэ, а тот, кто вошел первым и заговорил. Этот незнакомец держался уверенно, точно был судьей и пришел судить Кондатэ за какие-то неведомые преступления.
