Не прошло и пяти минут, как возле нас возник молодой мужчина — думаю, чуть больше тридцати лет, хорошо сложённый, подтянутый, воин или человек, который постоянно тренирует своё тело, русоволосый и тоже в маске.
— Сударыни, извините меня за дерзость, но мне очень нужно поговорить и выяснить один чрезвычайно важный вопрос, который мучает меня много веков.
— На многовекового старца вы что-то не похожи, — довольно дерзко ответила я и глянула на Василису.
Лицо её побледнело и скулы, которые не были покрыты маской, стали белее снега. Рука безжизненно упала на колено.
— Что такое, Василиса? Что происходит, тебе плохо? Мы можем подняться в комнаты, я расплачусь.
— Я всё-таки тебя нашел, это ты, не отпирайся, — сказал незнакомец и нахально уселся за свободный стул. — Столько лет, другой мир, другое лицо, другое имя — но голос твой и притяжение, что я чувствовал, когда ты только появлялась в радиусе километра от меня, никуда не делось. Правда, Клео?
— Значит, нашел, — прозвучал бесчувственный голос девушки. — Почему всё так, почему?
— Я сам бы хотел знать. Я искал тебя во всех своих перерождениях в нашем мире, я был уверен, что твоя душа не пропадет втуне, она обязательно будет воплощена, хотя бы ещё раз. Слишком яркая, слишком невероятная и слишком трагическая, чтобы не попробовать прожить ещё одну жизнь. И вот я тебя нашел. Нам надо поговорить, — сказал парень.
Затем он обратился ко мне:
— Вы не могли бы оставить нас одних? Я не обижу вашу подругу, мы старые знакомые, она знает.
— Нет, Лотта, — Василиса схватила меня за руку, — я прошу тебя остаться. Я могу наделать много глупостей, с тобой мне будет легче. Пожалуйста, не уходи.
— Да я и не собиралась тебя оставлять одну с неизвестным мужчиной.
— Я совсем не неизвестный, правда. Сейчас меня зовут просто Марк, а Клео знала меня как Марк Антоний.
Василиса сидела бледная и подавленная, и мне это всё совсем не нравилось. Почему она молчит? Почему этот парень называет её другим именем, почему ведёт себя так, как будто имеет на неё какие-то права?
— Как ты меня нашел? Это невозможно, — прошептала Василиса.
— Для нас нет ничего невозможного. Мы ведь любим друг друга, правда? Такая любовь не умирает. Мы сделали много глупостей, просто судьба была против нас тогда, но сейчас? Сейчас всё можно изменить — другой мир, мы другие — не такие жестокие, не такие жадные. Что нам может быть нужно, кроме любви? Нас тогда погубила власть, нас и наших детей. Но сейчас все по-другому.
— Вот именно, Антоний, мы другие. Всё, оказывается, меняется, кроме любви. Но зачем же так? Почему так больно? И опять выбор, опять боль.
Глаза её были сухие, но отчаяние на грани обморока отражалось в них. Она сняла маску, опустила голову на руки и отчаянно сказала:
— Почему выбор, за что это проклятье? Я любила и его, и тебя, и сейчас люблю. Но тогда он ушёл, а ты появился, а сейчас почему всё сразу?
Теперь побледнел и покрылся испариной лоб Марка.
— Гай жив, и он здесь?
— Да, он мой муж, и я сделаю всё, чтобы его не убили опять, — резко ответила Василиса.
— Это невозможно, за что? — и Марк или Антоний, или Марк Антоний тоже уронил голову.
Пожалуй, слова «невозможно» и «за что» составляло суть этой интригующей беседы. Я путалась в догадках, и боль, которая исходила от этих двух людей, была настолько сильной, что мне хотелось закрыть глаза и уши и убежать подальше от этого места. Но их отчаяние просто прижало меня к стулу.
— Клео, ты для меня только Клео, хотя эта девушка называет тебя Василисой. Я не знаю, как я появился в этом мире. Он совсем другой, и я тоже в нем другой, мне не нужно завоёвывать страны, мне хватает своего королевства — кстати, оно опять в Италии, и новый Рим стоит на старом месте. Совсем другой город, но холмы те же. Люди растят виноград, возделывают землю, но нет рабов и наёмников. Нет понятия великая империя, великий Рим, просто город — хороший, уютный, я рос в нем и был просто Марк, потом просто король Марк, ничего не помнящий и только с тоской в сердце, как будто я что-то забыл, что-то важное, что хорошо знал, что составляло мою жизнь. Однажды я стоял на берегу моря. Солнце всходило, и в его лучах я увидел судно с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами. На носу восседала самая прекрасная девушка в мире, которую я когда-то видел, на ней был наряд Афродиты, по обе стороны от неё стояли с опахалами мальчики амуры, а управляли кораблем служанки в одеяниях нимф. Видение длилось не больше десяти минут, но я всё вспомнил: кем я был, кого любил и кого потерял в том мире.
— Я была еще та стерва, — усмехнулась Василиса. — Когда вспоминаю её дела, кровь в жилах стынет. Как её можно было любить? Интриганка, авантюристка и бесстыдница.
— То был другой мир, в нем по-другому было нельзя. Ты была красавица и умница. Когда ты проходила мимо, все мужчины попадали под твоё обаяние, как и сейчас. И это никуда не делось, а пела ты сейчас, может, даже лучше, чем тогда. Но я сразу узнал тебя по голосу и походке. Только ты можешь идти как королева в затрапезном трактире.
— Я другая теперь, совсем другая. Когда я вспомнила свое прошлое, я ужаснулась: что общего у меня с ней? Всё ушло, кроме любви к тебе и Цезарю. Прости, всей моей настоящей премудрости не хватает, чтобы в этом разобраться. Гай тоже не знает. У него всё по-другому. Это наши с тобой души перерождаются в другие тела, с другими мыслями, а Гай, он просто воскрес. Ты знаешь, ведь он и был и есть Кощей Бессмертный из этого мира, его убили тогда чудом, но он воскрес здесь и ждал меня эти две тысячи лет. Просто ждал. А ты, как ты нашел меня?
— Когда увидел этот корабль-призрак, я понял, что это знак, что ты здесь, и если я не попытаюсь найти тебя, моя жизнь будет прожита зря. Я стал искать, стал спрашивать про необычных девушек, выдающихся красотой и умом одновременно. Понимал, конечно, что внешность может измениться, но ум, обаяние и скорей всего красота останутся. Год я собирал информацию, изучал ее, сортировал, выбрал всего десять возможных вариантов и стал искать. Шесть уже проверил, ты седьмая.
— А если бы я была старая, косая и хромая, что бы ты делал?
— Не знаю. Я был уверен, что ты молодая и надеялся, что красивая, но ты ещё лучше, чем я ожидал. Я даже вспомнил смешные стихи, что читал тебе на берегу:
Небо спорило с морем, кто глубже — оно или глаза — твои, Клео.
Ветер забросил облака — игрушки, чтобы локоны гладить — твои, Клео.
Солнце ласкало камни, чтобы они согревали пальцы — твои, Клео.
Луна нарядилась свидетельницей, чтобы ты стала — моей, Клео.
Теперь Василиса заплакала. Антоний прижимал её к себе и гладил по голове и целовал волосы.
